В следующие два года Себастьян набрал десять кило. Возмужал, говорила бабушка. Благодаря растущей популярности стероидов смог позволить себе купить голубой «Фиат Уно». В хорошем состоянии, пятьдесят лошадей, двигатель 1,1. Во время обгона Себастьян вытягивал подсос до упора и вырывался вперед, как Хассельхофф в «Рыцаре дорог». Так он по крайней мере себя видел.

Через год после покупки автомобиля все изменилось.

* * *

Остановились на заправке, вблизи от фабрики абразивных материалов. Было около четырех утра. Возвращались из Вжонца-Вельки с тусовки, и Жираф настаивал, что надо выпить еще по одному. Конец мая, жарко.

Купили по одному, потом еще по одному. А может, сразу по два. Себастьян не помнил. На следующий день все прокручивалось в памяти, как в свете стробоскопа: сжатая в руке банка, пол-литра ледяной «Выборовой», хот-дог, тротуар, руки на тротуаре, локти на тротуаре, голова на тротуаре, но недолго, поскольку тело стало разрывать изнутри, желудок подступал к горлу, брызги всего этого – хот-дога, пива, водки – на тротуаре, на руках, на рубашке, а потом какие-то голоса, смешки, вспышка.

После вспышки не было уже ничего, кроме глубины, в которой надо искать что-то руками, как в мутной воде, и он искал, не понимая что, знал только, что должен искать, не останавливаясь. Всякий раз, принимая больше пяти таблеток экстази, он бродил в этой густой воде, в этой топи, и искал.

Пробудился в своей постели, в одежде, в жестоком свете наступающего утра. Накрыл голову подушкой, и опять: вода, темнота, поиски. Чуть погодя перевернулся на спину, открыл глаза и снова начал быть.

Под черепом работала бормашина. Полость рта обшили вагонкой. За ночь тело стало слишком большим и неудобным, будто Себастьян уже не заполнял его, будто между ним и кожей образовался тонкий слой пустоты.

Вытащил из кармана телефон. 13:48. «1 новое сообщение». Открыл. Сообщение. И глаза пошире.

Отправителем был Жираф. На экране сиял желтый улыбающийся эмотикон. В прикрепленном файле ждала фотография. Какой-то человек. Какой-то человек, лежащий на земле. Себастьян нажал «Увеличить».

На тротуаре, в луже рвоты, валялся бомж с разбитой бутылкой в руке. Себастьян узнал пана Витека, который много лет назад ночевал в их машине и которого позже, кажется, на окружной дороге насмерть сбил грузовик. Пан Витек, распластавшийся на земле, в застиранных джинсах и рубашке, точно такой же как…

Рубашке такой же, как у него. В его любимых штанах и в его ботинках.

На тротуаре лежал не пан Витек, а он, он сам, заблеванный бомж с бутылкой. Он сбросил одеяло и встал – сверло в голове завыло на еще больших оборотах.

В туалет.

В туалете то же, что всегда. На кухне вода. В прихожей дрожь. Взял себя в руки. Помылся и почистил зубы. Долго смотрел в зеркало на бледное лицо, на взъерошенные волосы и глаза, вжавшиеся в череп, будто боявшиеся на все это глядеть.

Приходил в себя несколько часов. Брал книгу и тут же откладывал. Пил воду стакан за стаканом, но ему по-прежнему хотелось пить. Кусок в горло не лез. К вечеру решился выйти на улицу. В ресторане «Апис» уже ждали друзья. Когда он подсел к ним с пивом, Жираф спросил:

– Слышал уже? Гренка умер.

Коло буквально гудело от сплетен. Рассказывали, что Дариуш «Гренка» Витковский был обнаружен мертвым в своей квартире в Конине. И что он катился по наклонной уже давно. Потерял работу в кинотеатре. Пил по-черному. Накануне вечером, по слухам, принял больше двадцати таблеток экстази, и у него остановилось сердце. Наутро какая-то девушка нашла его в туалете.

Себастьяну казалось, что с минуты на минуту все рухнет. Он то и дело открывал фотографию в телефоне и с недоверием ее рассматривал. Парни говорили о Гренке и о том, что такова жизнь. Он не мог слушать. Мысли разрывали голову.

В итоге вернулся домой и зарылся в комнате. Пытался уснуть – не получалось. Пытался не думать о Гренке – тоже не выходило. Был уверен: если прямо сейчас что-нибудь не предпримет, мир его раздавит. У него сложилось впечатление, что в последние годы его вообще не существовало.

За это время клонировали животное, Польша вошла в НАТО, рухнули башни Всемирного торгового центра, и началась война в Афганистане, а его просто не было. Выбыл из жизни по собственному же- ланию.

Теперь он лежал под одеялом и весь дрожал. Хотелось плакать, чего давно не случалось. Он боялся будущего. Боялся, потому что понимал: рано или поздно закончит, как Гренка.

В тот же вечер он подошел к матери под мелодию из телевикторины «Большая игра» и сообщил, что поступает в институт.

Глядя ей в глаза, он все сильнее убеждался, что это самые умные глаза на свете и что где-то там, за ними, под изгибом головы, таятся мысли, которых он не хотел бы знать.

Сидел и смотрел. Это могло длиться долго. Ставил стул напротив часов и вытягивал руку перед собой.

Она усаживалась на предплечье, царапая кожу острыми когтями, и мерила его своим пугающим пронизывающим взглядом. Как сейчас.

– Знаешь, я прихожу к выводу, что ты – это все же не ты. Недавно один мужик в автобусе сказал мне, что ушастые совы живут лет двадцать пять, не больше. Если это правда, ты не наша Глупышка.

Казик закашлял. Сова вздрогнула.

– Но, может, это и хорошо, ведь я тоже уже не я. Да, по-прежнему живу, но это уже не я. Некий некто. Не знаю кто. Меня, в общем-то, больше нет.

Глупышка-не-Глупышка молча его изучала.

– Только сны все те же. Руку бы дал на отсечение, чтоб никогда больше не снилось это дерьмо, постоянно одно и то же, хотя и так понятно: с этим уже ничего не сделать, все давно потеряно.

Прошлой ночью, впервые за несколько недель, ему вновь снился черный человек. Он бежал по полям с опущенной головой. Делал широкие шаги и не смотрел на дорогу. Комки земли вылетали из-под ботинок.

Казик мчался за ним. Горло и легкие разрывал горячий воздух. Он кричал вслед черному человеку.

Когда наконец его догнал, они вместе упали на стерню. Он сел ему на спину, переводя дыхание. Черный человек лежал неподвижно, лицом к земле. Мужчина. Все-таки мужчина.

Казик схватил его за волосы и потащил.

– Покажи свою морду.

Черный человек стал медленно оборачиваться, а Казик, как обычно, как уже много раз прежде, пожалел, что все же его поймал.

«Увидишь – и это останется с тобой навсегда», – шумело в голове. Он видел ухо, прядь волос и, кажется, тусклый блеск глаза. Пот стекал по шее. Он знал, что мужчина улыбается. Что он смеется.

– Ты ведь не хочешь меня поймать, – черный человек обращался к нему зычным, гремящим голосом, от которого дрожала земля и то нечто, огромное длинное нечто, текущее совсем рядом. Это нечто пробуждалось только в его снах, только на звук голоса черного человека, нечто с бессчетным количеством лиц, то же, что сверкало где-то глубоко в темных глазах его совы.