За ночное дежурство так крепко меня срубило уже второй раз. До этого меня, заснувшего на стуле в операционной, уже будила операционная медсестра, чтобы сообщить о том, что пациента доставили для проведения марсупиализации[128]. Руководство постоянно напоминает нам, чтобы мы не спали по ночам в пустых палатах – ведь они платят нам за всю смену. Мне хочется спросить у этого руководства, слышали ли они когда-нибудь про этот огромный огненный шар, из-за которого днем спать несколько сложнее, чем ночью? Или они думают, что за 24 часа можно запросто изменить режим с дневного на ночной? Прежде всего же мне хотелось бы задать им следующий вопрос: если бы их жене потребовалось в семь утра экстренное кесарево, хотели бы они, чтобы ординатор, который будет его проводить, успел за ночь поспать 40 минут, когда в отделении было относительно тихо? Или же они предпочли бы, чтобы его вынуждали оставаться на ногах каждую секунду ночного дежурства?

Когда так сильно устаешь, все вокруг кажется нереальным – ощущения почти такие, словно попал в компьютерную игру. Ты вроде как здесь, однако в то же самое время и не здесь. Думаю, скорость реакции у меня сейчас точно такая же, как после трех пинт пива. И вместе с тем не думаю, что они обрадуются, приди я на работу под мухой, – для них явно важно, чтобы мои чувства были притуплены именно усталостью.

Я ушел с работы в 9.30 утра – мне понадобился целый час, чтобы написать отчет о последнем кесаревом, потому что мне просто сложно было подобрать слова, словно я снова пытался состряпать предложения для своего школьного выпускного экзамена по испанскому. Примут ли это во внимание на суде, если по дороге домой я засну за рулем и выкошу целую семью?

11 июня 2010 года, пятница

Объясняю пациентке в женской консультации, что ей придется бросить курить. Она бросает на меня такой взгляд, словно я только что случайно сказал: «Я хочу, чтобы вы трахнули своего кота» или «Икею» закрывают». Она даже и говорить не хочет про занятия для бросающих курить. Я объясняю ей, насколько сильно курение вредит ребенку, однако ей словно все равно – она говорит, что все ее подруги курили во время беременности и с их детьми все в полном порядке.

«Если вы не бросите курить во время беременности, то это означает, что вас уже ничего на свете не заставит бросить курить, и вы умрете от какой-нибудь вызванной курением болезни». Я говорю, а сам так и представляю, как мои слова медленно повторяет мне адвокат, и тут же извиняюсь. Однако они каким-то странным образом на нее, судя по всему, подействовали – она смотрит на меня так, словно впервые в жизни по-настоящему к кому-то прислушалась, словно она собирается вскочить на свой стул и закричать: «О капитан! Мой капитан!» Она этого не делает – довольно удачное стечение обстоятельств, потому что стул вряд ли бы ее выдержал. Приятно знать, что угроза смертью так эффективно действует на моих пациентов.

На выходе она шутит: «Может быть, начну вместо этого колоться героином!» Я смеюсь и решаю промолчать, что для ее будущего ребенка так действительно было бы безопасней.

14 июля 2010 года, понедельник

Профессора Карроу не видно днем, ему нельзя звонить ночью – он слишком важный для всей этой чуши. Когда вечером он появился в отделении, то мог только предположить, что либо он потерялся, либо рожает кто-то из его ближайших родственников.

Все встает на свои места, когда за его спиной появляется съемочная группа[129].

«Расскажи мне про текущую загруженность родильного отделения, – просит меня Карроу, что я послушно и делаю. Он слушает, кивая на камеру. – Судя по всему, у тебя тут все под контролем, Адам, но если ночью вдруг возникнут какие-либо проблемы, непременно звони мне». Съемочная группа записала, что хотела, и выключает камеры. Профессор в ту же секунду добавляет: «Только попробуй».

15 июня 2010 года, вторник

Провел уйму времени с пациенткой В.Ф., так как каждый час брал на анализ кровь у ее плода[130]. Весь последний час они с мужем отчаянно ругались. Все началось с разговора про его родителей, затем мы все услышали про свадьбу кого-то из их друзей, на которой она снова флиртовала с Крисом, и теперь разговор зашел о деньгах. Если бы я был у них гостем на ужине, то я бы уже давно спрятал свой недоеденный пудинг в салфетке, извинился и отправился домой, однако в данной ситуации у меня нет другого выбора, кроме как продолжать слушать их спор. Их отношения явно переживают не лучшие времена – я чувствую себя семейным психологом, которого лишили дара речи.

По правде говоря, они оба ведут себя довольно презренно, однако с учетом того, что она рожает – а приятного в этом, как известно, мало, – этот парень явно заслуживает победы в номинации «мудак года».

В какой-то момент он выходит за дверь, чтобы позвонить, и акушерка совершенно уместно спрашивает у В.Ф., не избивает ли ее супруг. Та заверяет, что нет. Муж возвращается, спор продолжается, а атмосфера накаляется. Теперь он уже просто кричит на нее с багровым лицом. Мы просим его либо успокоиться, либо удалиться. Он выкрикивает ей: «Все равно я не хотел этого долбаного ребенка» – и в ярости уходит, больше так никогда и не появившись в больнице. Господи.

18 июля 2010 года, пятница

Пациентка Р.Б. прибыла в отделение неотложной помощи в сопровождении бригады «скорой» и двух полицейских. Стоит отметить, что еще имел место торчащий из нее полуметровый металлический штырь. По какой-то причине она убегала от полиции, и ее план спасения заключался в том, чтобы перелезть через ограду и попасть в парк. К сожалению, план этот провалился, когда она забралась на ограду, поскользнулась, и один из металлических зубьев угодил ей во влагалище, пронзив спереди живот.