— Абсолютно. — Александр прошел к задней стене лавки, где лежала его сумка. Налив воды в глиняную чашку Хадассы, он добавил туда мандрагоры и протянул чашку ей. — На, выпей, — сказал он, поднося чашку к ее губам. — Тебе нужно отдохнуть, иначе ты вообще работать не сможешь. Я разбужу тебя, как только начну принимать посетителей.

Уставшая и испытывающая жажду, Хадасса выпила.

— Как там Антония?

— Антония спит, как и тебе следовало бы. Завтра навестим ее. — Александр бережно накрыл девушку и не отходил от нее до тех пор, пока не увидел, что лекарство начало действовать. Как только Хадасса погрузилась в глубокий сон, он вернулся к своей постели.

Рашид сидел и смотрел на Хадассу.

— Отдыхай, Рашид. Она теперь проспит долго.

Араб откинулся на своей постели.

— Ты слышал, как ее назвал этот иудей?

— Да, слышал. Что это означает?

Рашид ответил. Александр серьезно задумался, потом удовлетворенно закивал.

— Похоже, у нас есть ответ.

— Ответ на что?

— Как ее уберечь. С этого времени не будем называть ее по имени, Рашид. Будем называть ее тем прозвищем, которое ей только что дали. Будем звать ее Рафа.

Целительница.

Марк ехал на юг, в Иерусалим, по дороге, проходящей через Мицпу. Потом он доехал до Рамы, где остановился, чтобы купить миндаль, финики, пресный хлеб и мехи с вином. Люди его сторонились. Он заметил, как какая-то женщина, едва завидев его, подобно курице, защищающей своих птенцов от хищника, собрала вокруг себя своих детей и увела в глиняный дом.

Все это стало ему понятно, когда его взору предстал Иерусалим.

Когда Марк приближался к городу, ему казалось, что над землей навис некий покров смерти. Весь Рим когда-то только и говорил о завоевании и разрушении Иерусалима. Это было лишь еще одно восстание, успешно подавленное римскими легионами. Теперь Марк и сам увидел, на какие разрушения способен Рим.

Пересекая высохшую долину, Марк был поражен увиденным. Там, где когда-то стоял великий город, теперь остались только развалины стен и зданий, черные руины сгоревших домашних очагов — это была земля, абсолютно лишенная жизни. Неподалеку, за холмом, Марк увидел груды выбеленных костей, как будто кто-то беспечно бросил их в это место и оставил здесь непогребенными. Две стратегические башни, уцелевшие в той бойне, одиноко высились посреди всего этого опустошения.

Иерусалим, эта «Обитель мира», теперь и в самом деле был мирным. Теперь он превратился в одно сплошное кладбище.

Марк расположился на отдых на склоне холма, под тощим оливковым деревом. Глядя на небольшую долину, он видел развалины древних стен Иерусалима. Пораженный этой давящей тишиной и опустошением, он долго не мог заснуть.

Проснулся он от топота кованой обуви воина по камням. Он встал и увидел, что к нему направляется римский легионер.

— Кто ты, и что ты тут делаешь? — спросил воин.

Марк скрыл свое раздражение и назвал свое имя.

— Я пришел сюда, чтобы посмотреть город иудейского Бога.

Легионер засмеялся.

— Вот с этого холма и видно все, что от него осталось. Они называют этот холм горой Мориа, но по сравнению с Везувием это вообще не гора. Храма ты здесь тоже не найдешь. Мы стерли его с лица земли и растащили на материалы, чтобы восстановить бараки в том городе, который виден вон там.

— Ты был в войске Тита во время осады?

Легионер загадочно посмотрел на Марка. — Я был в Германии. В войске Цивилиса.

Марк с интересом посмотрел на стоявшего перед ним человека. Цивилис восстал против кесаря и сражался вместе с германскими племенами во время небольшого восстания. Тогда восстание подавили легионы под командованием Домициана. Цивилиса привезли в Рим, где он и умер, а в его войске был казнен каждый десятый. Остальных же разослали по самым отдаленным уголкам и провинциям Римской империи. Иудея считалась среди них самой наихудшей.

— Та казнь помогла вернуть остальных на путь верности императору, — сказал воин, глядя прямо в глаза Марку. — И вот меня прислали сюда, чтобы я мог доказать это на деле. — Его губы скривились в горькой улыбке.

Марк снова посмотрел на него без всякого страха.

— А я надеялся увидеть храм.

— Нет больше никакого храма. Вообще нет. Тит приказал разобрать его по камешку, пока от него ничего не останется. — Легионер сжал губы. — Мы оставили от него только часть стены. — Он снова посмотрел на Марка. — А почему тебя так интересует храм?

— Говорят, что их Бог обитает в нем.

— Если там и был какой-то Бог, теперь там ничего нет. — Легионер снова уставился на безжизненную долину. — Только я чувствую, что Рим никогда не покорит этих иудеев. Они все равно приходят сюда. Некоторые из них просто слоняются среди руин. Другие стоят возле той проклятой стены и плачут. Мы гоним их оттуда, а они все равно возвращаются. Иногда мне кажется, что было бы лучше снести здесь все до основания и растереть все камни в порошок. — Он вздохнул и снова посмотрел на Марка. — Все равно города не существует. Во всей Иудее уже не наберется столько людей, чтобы серьезно угрожать Риму. На многие поколения.

— А зачем ты сказал мне, что участвовал в восстании Цивилиса?

— Чтобы предостеречь тебя.

— Предостеречь от чего?

— Я двадцать три года воевал в самых разных войнах ради того, чтобы такие люди, как ты, могли жить в Риме, не зная ни забот, ни нужды, развалившись на мягких диванах. — Его губы скривились в презрительной усмешке, а глаза скользнули по дорогой тунике Марка и богатому убранству его пояса. — Издалека видно, что ты римлянин. Так вот, учти. Я и пальцем не пошевелю, чтобы спасти твою шкуру. Даже здесь, в этом месте. Даже сейчас.

Марк смотрел, как легионер уходит. Покачав головой, Марк взял свой плащ и накинул его на плечи.

Стреножив коня на небольшом холме, он пошел к развалинам. Проходя мимо камней и сгоревших зданий, он не мог не думать о Хадассе. Ведь когда город был осажден, она была здесь. Здесь она голодала, испытывала невыносимый страх. Она была здесь, когда Тит со своими легионами ворвался в город. Она видела, как тысячи людей были распяты или пали от римских мечей.

И все же Марк никогда не видел у нее такого выражения глаз, какое он увидел у этого римского легионера.

Она отдала свои монеты, полученные в качестве пекулия, римлянке, которая не могла купить себе хлеба. И отдала их безвозмездно, зная, что сын этой женщины — легионер, который участвовал в уничтожении ее родной земли.

Здесь она потеряла всех — отца, мать, брата, сестру. И где-то здесь, среди развалин и почерневших головешек, лежат забытые кости тех, кто был ей так дорог.