половину комнаты, когда у нее под ногой скрипнула половица. Он развернулся к ней, глядя с недоумением.

– Вот теперь я готов, – произнес он.

Она подошла, остановившись рядом с ним, и увидела написанное под последним абзацем слово: «КОНЕЦ», за которым следовал восклицательный знак, где точку заменяла старательно прорисованная звезда со множеством лучей.

– Я рада, – сказала она и обняла его, разминая ему плечи и руки, чтобы согреть. Теплее ему не стало – она сама задрожала от исходившего от него холода, а потом зазвонил телефон.

Глава двадцать пятая

«Ивсе они жили с тех пор долго и счастливо», – написал Бен и остался сидеть, глядя на эти слова, ручка зависла над ними, словно хищная птица. Слова, кажется, не значили ничего, кроме того, что история окончена, и он видел, что их тут слишком много. Ручка метнулась вниз, чтобы вычеркнуть «все» и «с тех пор», он засомневался над «счастливо», пожал плечами, отодвинув руку от страницы, и ручка тупым концом царапнула стол. Это были просто слова, просто способ освободиться от обязанности работать на Алису Кэрролл. Ему было непонятно, отчего он не ощущает себя свободным от занятия, которое словно стеной огородило все его чувства с того момента, как он узнал об ее отношении к своему творчеству.

Он изменил во фразе кое-что еще и улыбнулся, то есть подумал, что улыбнулся. «И они жили счастливо какое-то время». Вот это Алиса Кэрролл сочтет достаточно реалистичным, но он не станет притворяться, будто ему это кажется правдой. Он написал «КОНЕЦ» и шумно выдохнул. Теперь ничто не помешает ему заняться историей, которую он принес из леса, историей о том присутствии, которое полуночное солнце не выпускает на свободу.

Бен начертил насмешливо огромный восклицательный знак в конце слова из заглавных букв, и тут лес в окне привлек его внимание. Формы, которые приняли деревья под снегом, казались ему обещанием – но чего? Возможно, развязки истории, зародившейся в нем после одинокой прогулки по лесу, – из всей прогулки он только и запомнил, что этот сюжет. Уже не впервые воображение поглощало его настолько, что он не сознавал происходившего вокруг себя, вот только непонятно, отчего на этот раз он так этим встревожен. Ему требуется, решил он – чтобы ожили идеи о полуночном солнце и чтобы выяснить, до какой точки в лесу он добрался, – еще одна прогулка. Бен надел на ручку колпачок и взялся ладонями за край стола, собираясь подняться. Вот теперь я готов, подумал он, и эта мысль, словно беззвучный голос, каким-то образом лишила время всякого смысла. Он не знал, сколько просидел так за столом, когда услышал, что кто-то вошел в комнату.

Он обернулся и увидел Эллен. Хотя он не мог даже помыслить, что увидит здесь кого-то другого, при виде нее он отчего-то испытал разочарование. Тут же устыдившись, он произнес вслух единственные слова, пришедшие на ум, хотя не до конца понимал, к чему они относятся:

– Вот теперь я готов.

– Я рада, – ответила Эллен и принялась растирать ему руки и плечи, вероятно, чтобы снять напряжение, в каком он, по ее мнению, пребывал, заканчивая книгу. Когда зазвонил телефон, он схватил трубку, ощущая себя боксером, которого выпустил на ринг удар гонга.

– Кто говорит?

– Марк Матвей из «Эмбер». Я вас отвлек от какого-то дела? Может быть, мне перезвонить позже?

«От какого?» – подумал Бен. Он всматривался в лес так, словно тот мог ответить, чему именно помешали Эллен и этот рекламщик, сам не понимая, зачем он это делает.

– Это неважно, – произнес он в трубку.

– Хотите услышать, какой мы утвердили план?

Бену почему-то представилось, как воздвигают какое-то изваяние, идол.

– Продолжайте, – пробормотал он.

– У вас будут выступления в Лидсе и Норидже.

Бена так и подмывало передать трубку Эллен, пока он пытается обуздать понесшиеся вскачь мысли.

– Выступления?

– Ну да, в книжных магазинах. Будете раздавать автографы. Вы уверены, что вам сейчас удобно говорить?

На мгновение Бену показалось, вопрос задан из-за присутствующей здесь Эллен, но потом до него дошло, что укоризненные интонации в голосе рекламщика относятся к нему.

– Я же сказал, да. И когда они состоятся, эти выступления?

– Лидс ровно через неделю, а Норидж в следующую за ним пятницу.

Эллен улыбалась, и Бен не без труда понял почему.

– Подписывать книжки в Лидсе мы сможем оба, – произнес он.

– Я дам знать магазину. Время ланча вас устроит?

– Все равно.

Марк Матвей пообещал изложить все подробности в письме, и Бен уже собирался положить трубку на рычаг, когда Эллен остановила его.

– А что с Лондоном?

– Моя жена спрашивает, что насчет Лондона.

– Интервью для нескольких газет за день до Нориджа. Можно совместить это с ланчем у нас.

– А корреспондент не сможет приехать к нам в гости? – спросила Эллен одними губами.

– А корреспондент не сможет приехать к нам в гости?

– Говард Беллами никогда не покидает пределов столицы, если только речь не идет о звездах первой величины, а вот его интервью – сколько угодно. Одно я читал даже в журнале для пассажиров, когда летел домой из Франкфурта в этом году.

Эллен наклонилась ближе к трубке, и Бен сразу же отдал ее ей.

– Единственная проблема, мы не сможем присутствовать на интервью оба, – произнесла она. – Даже если детей пригласят с нами, у них сейчас учебный год.

– Решение иметь детей отражается на карьере, миссис Стерлинг, – сообщил рекламщик и тут же быстро прибавил: – Понадеемся, что Говард Беллами к вам приедет. Между тем, я уверен, что смогу организовать вам встречу с местной прессой, если это вас заинтересует.

– Очень даже заинтересует. – Эллен поцеловала Бена в лоб, очевидно, чтобы он не обижался на ее дальнейшие слова. – Надеюсь, вы не подумали, что мой муж грубиян или ему на все наплевать. Просто, когда вы позвонили, он как раз закончил книгу.

– Вот это мы и хотели услышать! Передайте ему, что мы в восторге. Судя по его голосу, он заслужил отдых. Надеюсь, подготовленное нами небольшое турне немного его развлечет.

– Хорошо бы, – отозвалась Эллен с такой живостью, что Бену стало бы неловко, если бы он не был поглощен сияющей неподвижностью за окном. Даже если они понятия не имеют, о чем говорят, подумал он, может быть, они нечаянно наткнулись на правду. Может быть, когда он останется наедине с собой подальше от дома, то, что в нем зреет – и настолько бурно, что это даже как будто ощущается во всем изменившемся пейзаже, – проявится яснее.

Глава двадцать шестая