6. Рецепт алхимика Парацельса, как вырастить человека. (Кончите в тыкву, оставьте ее гнить – и вот вам ваш гомункулус.)

7. Горгий, переплюнувший всех софистов, заявив что ничто не существует, и следом за этим воздвигший золотую статую себе, любимому.

8. Кондорсе – «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» (1794). Его идея о десятой эпохе (1789-) – эпохе уничтожения глупости. (Мы все еще там, тот памятный год – он рядом с нами.)

9. Проект вечного мира (1713) Сен Пьера. Европа без войн, отныне и навсегда. (Чеки высылать по почте.)

10. Жизнь: одинокая, нищая, гадкая, жестокая и короткая. Нет. Порой чек и впрямь ждет нас на почте. Взять хотя бы Гоббса – его жизнь была совсем, совсем не такой. На фоне Галилео, Декарта, Гарвея – настоящая белая ворона. Получал солидную пенсию. Дожил до девяноста трех лет. Фактически если что и можно сказать в пользу философии, так это то, что, судя по всему, она продлевает жизнь.

И какому же из наших убеждений – или наших рутинных деяний – суждено стать камнем преткновения в будущем? Возможно, у будущего нет никаких шансов. Возможно, мы не дадим ему шанса состояться. Мы подошли к грани, за которой – грандиознейшая катастрофа. Ибо, что бы ни претерпел род людской, этот век был достаточно щедр к людям. Да, первая половина столетия отличалась воинственностью, но при всем изобилии войн, катастроф, эпидемий, партийных чисток, когда одни заединщики едят других заединщиков (самые жестокие споры – те, когда одна часть секты сводит счеты с другой частью секты из-за материй, которые, с точки зрения непосвященных, если не чушь, так заумь), да, этот век наплодил великое множество злобных уродов, однако по большей части эти прелести процветали в странах, где днем с огнем не сыщешь приличного французского ресторана, а потому ими можно пренебречь; но меня настораживает иное – затишье на фронтах Апокалипсиса, а это – дурной знак. Еьшитаз отэ енм ястиварн ен.

Première porte de guerre

[Первые из врат войны (фр.). При этом – аллюзия на «La première port de guerre» – «Лучший из военных портов», что применимо к Тулону]

Едва мы оказались в пригороде Тулона, я озаботился тем, чтобы дать Юберу жесткие инструкции:

– Я хочу сделать в Тулоне остановку. Хотя бы на несколько дней. Хочу немножко осмотреться. Потому: никаких ограблений. Никакой головной боли. Никаких прискорбных инцидентов. Никаких ссор. Короче – ничего, о чем стоило бы писать домой. Никакого членовредительства. Никаких экспериментов. Можешь пройтись по магазинам и посмотреть телевизор.

– Хорошо, проф. Я согласен.

Последовала пауза: Юбер хотел, чтобы его согласие просияло во всей славе своей. Он хотел показать мне, что наш союз строится на равновесии «давать» и «брать». Что такое «давать», Юпп продемонстрировал. Теперь настал черед «брать». Поэтому он продолжил:

– Но, знаешь, я тут подумал... Этому делу надо придать остроту. Внести изюминку. Мы должны объявить о следующих ограблениях. Чтобы запутать след, надо вернуться в Монпелье. Итак: мы объявляем, что собираемся совершить пять ограблений в течение дня. Тем самым заставляем этих тупиц из полиции кусать локти. И еще. Мы предупреждаем: входя в банк, мы каждый раз будем объявлять, что это – Банда Философов; если они смогут привести какую-нибудь подходящую к случаю цитату из великих – мы уходим, ничего не забрав. Наш лозунг: лишь в истинном знании вы обретете спасение от Банды Философов. Не обрывайте телефоны полиции – лучше читайте классиков. Не покупайте охранные системы – покупайте Зенона. Эти отморозки из Ле Бомметт – их кондратий хватит, когда они о таком услышат.

В этом что-то было. История пестрит примерами, к чему приводит недомыслие типа: этого не произойдет, потому что это не может произойти. Тедйозиорп ен оготэ. Гунны. Черная смерть. Монголы. Сифилис. Турки. Бомба. Конкистадоры. Немцы, опять вторгающиеся во Францию. Миллионы мужчин и женщин, твердящие как заклинание: подобное не может повториться. Интересно, не это ли твердили динозавры, когда залетное небесное тело врезалось в Землю?

Как бы то ни было, мой здравый смысл, видимо, остался в другой галактике.

– Мы даже могли бы объявлять Философа месяца, – продолжал развивать свою идею Юпп.

* * *

Тулон 1.1

Мы сняли квартирку поближе к морю, в районе, что тщился выдать себя за благопристойный буржуазный квартал, но дальше намерений дело не шло. Наше обиталище располагалось на первом этаже, а наверху жили хозяева.

Удивляюсь, что банки до сих пор не назначили премии за нашу поимку. Я бы сказал, что в глубине души Юпп чувствует себя уязвленным, он затаил зуб на всю нашу систему наказания, но при том ограничился одним лишь замечанием:

– У них просто нет на это денег – откуда им взяться? Мы же выпотрошили их подчистую!

Улицу под нашими окнами подметает древний старик. Он столь стар, что едва способен держать метлу. Подметать на улице особенно нечего, и он уже подметал вчера, но так ему есть чем заняться. Я было думал, что это какой-то почтенный родственник хозяев, которые, заботясь о его физической форме, выпускают бедолагу с метлой во двор – чем не зарядка для старика, но нет: он здесь в отпуске, снимает конуру рядом с нами, сидит тихонечко под окнами, иногда вставая поразмяться с метлой в пустом дворе.

Месье Тома объяснил мне это, когда я как-то высунул нос во двор. Месье – единственный встреченный мной француз, на котором берет выглядит абсолютно нелепо. Есть люди, которые в любом наряде будут смотреться самим воплощением элегантности. У месье Тома талант совсем иного рода: на нем стиль одежды предстанет воплощенной карикатурой. Он мог бы зарабатывать на жизнь, предлагая свои услуги домам моды для демонстрации одежды дизайнеров-конкурентов. Идеальная антимодель.

Что до мадам Тома, она, как и муж, всякий момент готова обрушить на меня свои соображения по тому или иному поводу, упуская из виду: эту квартиру я снял потому, что стен в ней больше чем три и она значилась как лучшая в списке, предложенном мне в турбюро. Меня подмывало сказать ей что-то вроде: «Знаете ли, я грабитель, и ваши проблемы – сменили вы или нет шланг для душа – мне до лампочки». Она объяснила, что от прошлой квартирантки, девицы из Югославии, она избавилась: та имела отвратительную привычку водить к себе морячков и спать вчетвером в одной постели. Я подивился информированности моей собеседницы. В конце концов, если она имела возможность при этом присутствовать, ей, право, не на что жаловаться. За что она выставила бедняжку?

Хозяевам импонировало, что у них будет жить немецкий профессор (из Тюбингена), – по их мнению, это придавало меблирашкам респектабельность. На договоре еще не успели высохнуть чернила, как у мадам Тома и ее благоверного появились на сей счет серьезные сомнения: ко мне зашел Юбер. Он окинул их хищным взглядом матерого уголовника, заставив испуганно встрепенуться: на месте ли столовое серебро? не пострадает ли от этого визита их репутация? Любое движение моего напарника было им аки нож острый: они чувствовали – такому, как он, ничего не стоит подпалить их домик, лишь бы погреть над огнем руки.