Без рубашки.

У меня расширяются глаза, когда я вижу, как напрягаются мышцы на его спине. Бронзовая кожа Дориана блестит от пота, когда он бьет кулаками странный твердый, но все же довольно мясистый мешок, что свисает со стропил почти таких же высоких, как сам юноша. Дориан шаркает ногами вперед и назад, снова и снова тыча кулаками. Не в силах отвести взгляд, я сглатываю и яростно шепчу своему другу:

– Какого черта ты притащил меня сюда?

– Ты сказала, что хочешь поговорить с ним наедине.

– Да, но разве моя просьба не предполагает, что он должен быть одет?

Подаксис переводит взгляд с меня на Дориана.

– На нем брюки.

Я стискиваю челюсти, уже готовая броситься обратно вверх по лестнице, но Дориан останавливается и смотрит на меня с удивлением.

Прищурив глаза, он стремительно приближается.

– Что вы здесь делаете? Вам запрещено покидать женское крыло без сопровождения посвященного.

– Похоже, мне пора уходить, – говорит Подаксис, карабкаясь вверх по лестнице.

Я бросаю на своего удаляющегося друга свирепый взгляд, после чего, когда Дориан сокращает оставшееся между нами расстояние, поворачиваюсь к нему.

– Мне так жаль, я не хотела вам мешать. – Я отступаю на шаг, но, наткнувшись каблуком на нижнюю ступеньку, спотыкаюсь. У меня подкашиваются ноги, и я уже начинаю заваливаться назад, едва не выпуская бумажный пакет из рук, когда кто-то помогает мне сохранить равновесие.

Я обнаруживаю, что Дориан стоит всего в футе от меня, ухватившись одной рукой за мое плечо, а другой – за талию. Он убирает руку с моей талии так быстро, будто ошпарился, но ждет, пока я не встану на ноги, прежде чем отпустить плечо. Моя кожа горит в тех местах, к которым он на мгновение прикоснулся. Скорее всего, это потому, что он такой теплый, доказательством чего служат блестящие капли пота, стекающие по его лицу, волосам, шее и груди. Теперь я понимаю, что это был за резкий соленый запах. Пот. По какой-то причине меня это совсем не отталкивает.

Мой нос дергается, когда я останавливаю взгляд на крепкой мускулатуре Дориана. Мне хочется чихнуть. Ракушки, только не снова. Разве недостаточно того, что я уже чихнула ему в лицо? Я заставляю себя отвести от него взгляд и задерживаю дыхание в попытке подавить желание чихнуть. Но я слишком потрясена. Подаксис был прав в тот день, когда я вытащила Дориана из моря. На его костях, конечно, немного жира, но я все равно нахожу себя очарованной увиденным. Тут и там на его коже виднеются бледные шрамы, и мне становится интересно, как он их получил. Я замечаю один, очевидно от гораздо более серьезного ранения, чем остальные. Над изгибом плеча участок плоти размером с мой кулак испещрен неровной рубцовой тканью. Мой взгляд опускается по рельефному животу, пока не добирается до пояса его кремовых льняных брюк. Я удивлена, увидев Дориана в чем-то другом, кроме его униформы. В отличие от накрахмаленных черных брюк, которые он обычно носит, этот легкий и тонкий материал мягко облегает его бедра, сужаясь к колену. Ниже я нахожу упругие, стройные икры…

Дориан прочищает горло, и я заставляю себя посмотреть ему в глаза. Мои щеки пылают. О, ради всего святого, почему я рассматривала его ноги? Или вообще любую часть его тела? Дориан тянется ко мне, и я вздрагиваю.

Однако понимаю, что он тянется вовсе не ко мне, а к чему-то на стене рядом с дверью. Когда он отступает назад, в руке у него полотенце, которым он вытирает лицо. Я стискиваю зубы, когда замечаю ухмылку, играющую на его губах. Когда в следующий раз Дориан встречается со мной взглядом, он повторяет свой вопрос:

– Что вы здесь делаете?

Я глубоко вдыхаю соленый аромат, исходящий от его кожи, и протягиваю ему бумажный пакет.

– Я хотела отдать вам это.

Дориан перестает вытирать волосы и в ответ на мои слова приподнимает бровь.

– Что это?

– Люми. Я… я помню, вы говорили, что никогда их не пробовали. Поэтому купила несколько у продавца, что торгует через дорогу.

– Вы нарушили церковные правила и покинули свою комнату, чтобы сделать мне подарок? Как мило.

Не могу сказать наверняка, потому что его глупое лицо остается непроницаемым, но я почти уверена, что он иронизирует. И все же Дориан забирает бумажный пакет из моих рук. Перекинув пропитанное потом полотенце через плечо, он заглядывает внутрь. Запах сахара и кардамона смешивается с ароматом соли, парящим в воздухе. Выражение лица Дориана, как и его поза, смягчаются.

Я заламываю руки.

– Это в качестве предложения о мире. Я надеюсь, вы не думаете обо мне плохо после того, что случилось вчера.

– Ответить на это – значит признать, что я вообще думаю о вас, – сухо отвечает Дориан.

Я ощетиниваюсь, испытывая искушение сбежать, но губы Дориана кривятся в подобии усмешки. Он что, поддразнивает меня? Отказываясь признать укол, я продолжаю свою хорошо отрепетированную речь.

– Я хотела бы извиниться за… за свое поведение и поблагодарить вас за то, что не исключили меня из конкурса.

Дориан приподнимает голову, вглядываясь в меня из-под полуопущенных век. Возможно, не следовало намекать на то, что мне известно о его намерении отправить меня домой.

И все же он ничего не говорит, заставляя мой пульс учащаться под его пристальным взглядом. Я прикусываю губу, а затем выдавливаю из себя следующие слова:

– Мне очень жаль.

Я действительно сожалею, но только потому, что мои действия едва не лишили меня шанса на успешное выполнение миссии.

Дориан приподнимает подбородок, внимательно смотря на меня из-под ресниц.

– Почему вы это сделали? Почему пытались поцеловать меня?

Кровь отливает от моего лица. Это не то, в чем я могу признаться. Тем не менее я могу уклониться от вранья с помощью правды другого рода.

– Вы оказались правы, сказав, что я мало что знаю о человеческих приличиях. Большую часть своей жизни я провела в форме тюленя.

– Ах да, – говорит он. – Шелки-искусительница.

– Шелки, – говорю я, делая ударение на это слово, – которая редко снимала тюленью шкуру. Прошедший год стал первым, что я провела только в благой форме. К тому же большую часть времени я оставалась в театре, в котором работаю. Признаюсь, это не самая подходящая обстановка для молодой незамужней девушки, но, надеюсь, вы простите мне это.

Дориан скрещивает руки на груди, и мне требуется вся сила воли, чтобы снова не восхититься его мускулатурой.

– Почему вы вообще решили участвовать в этом конкурсе? – спрашивает он. – Почему хотите выйти за меня замуж?

Еще один вопрос, на который я не могу ответить.