— Что заставило бы вас поверить? — спокойно спросила Элиза, осторожно поднося к губам чашку. Ее рука не дрожала, и она этим гордилась.

— Думаю, описание этой маленькой сцены в следующем выпуске газеты, — сказал граф.

— Боюсь, это невозможно, — ответила Элиза и, видя, что граф удивленно поднял бровь, пояснила: — Мистер Найтли будет, мягко говоря, недоволен тем, что я побывала у вас. Мы рискуем, что колонка вообще не будет напечатана.

— Тут я с вами согласен, — задумчиво отхлебнул кофе граф. — А как насчет определенной строчки?

— Это возможно, — ответила Элиза. — Что-нибудь такое, что не привлечет особого внимания. И если только мы трое будем знать об этом.

— Если я увижу оговоренную строку в очередном выпуске «Татуированного герцога», банковский чек будет готов к дневному чаю. И пожалуйста, больше не приезжайте так рано.

— Прекрасно. Что это будет за строчка?

Элванли неторопливо пил кофе. Элиза сделала глубокий вдох, чтобы подавить нетерпение. Граф взял лежавшую под рукой книгу.

— Стихи Байрона, — пояснил он. Перелистав страницы, он после паузы произнес: — «Мы тайно встречались, в тиши я горюю».

Элиза печально улыбнулась, услышав слова, так подходящие к ее нынешней ситуации.

— Хорошо, лорд Элванли. Увидимся в субботу.

Гостиная в другой части города

Алтея имела талант — подстерегать мужчин в минуты слабости, так лев подстерегает раненую газель.

В субботу днем Уиклифф получил записку, сильно пропахшую ее духами.

«Ребенок — твой ребенок — прибыл, — писала она своим витиеватым почерком. — Приезжай сейчас же. Всегда твоя. Алтея».

Меньше всего он хотел разбираться с этим после недавней катастрофы в «Лондон уикли». Он решил было пойти сразу, просто чтобы избежать встречи с Элизой, но потом передумал. Алтее дай палец — она всю руку откусит. С другой стороны, нечестно держать ребенка в ожидании и неведении. Одному Богу известно, что ему наговорила Алтея.

С бьющимся сердцем, выстукивающим слово «Тимбукту», Уиклифф постучал в дверь леди Алтеи. Дворецкий, соблюдая этикет, отправился узнать, дома ли хозяйка, хотя Уиклифф из холла слышал, как она распекает слуг. Речь, похоже, шла об остывшем чае.

После пятнадцати мучительных минут ожидания его приняли.

— Уиклифф, дорогой! — Алтея, протянув руку, не сводила с него глаз.

Вот она — юношеская глупость, подумал он, и это заставило его вспомнить об Элизе и ее глупом браке. В каком-то смысле он, сам того не желая, понимал ее.

— Алтея, — откликнулся он на ее приветствие. Уиклифф взял протянутую руку, но не поцеловал. Он думал об Элизе, этой предательнице, о том, что все еще жаждет ее. Долг повелел ему явиться сюда, но чувства тут ни при чем.

«Экспедиция! — напомнил ему здравый смысл. — Будь любезным!»

— Я очень обрадовалась, что ты нашел время для нас в своих планах, — сказала она. — Ты, должно быть, очень занят, хотя я понятия не имею, чем заполнены твои дни, поскольку ты не бываешь в свете…

Потом она повернулась, чтобы представить мальчика лет десяти. Он был бледный, невысокий, пухлый, с золотистыми волосами Алтеи. Лицо и пальцы у него были перемазаны кремом. У Уиклиффа внутри все сжалось. Это не его ребенок. Не может быть. А может, ему просто хочется так думать?

— Позволь познакомить тебя с Уильямом. Это маленький лорд Шакли, — с искристым смехом сказала Алтея.

Мальчик вздрогнул, услышав слова матери.

Это ребенок Шакли? Уиклифф посмотрел на висевший над камином портрет покойного лорда Шакли. У того были темные волосы и резкие черты лица. Это и не его ребенок.

— Уильям, дорогой, это мамочкин близкий друг. Герцог Уиклифф.

— Здравствуйте, — вежливо сказал мальчик и побежал к подносу с чаем и пирожными.

— Уильям, не уходи. Думаю, герцог хочет ближе познакомиться с тобой.

— Именно. — Уиклифф сел напротив мальчика.

Алтея устроилась рядом с ребенком.

У Уиклиффа был отец. Человек, который породил его, жил в том же доме, но все его внимание всегда было сосредоточено на любовницах, горничных, на чем угодно, кроме маленького мальчика, который часами разглядывал карты и удирал от гувернантки, чтобы познакомиться с окружающим миром.

Уиклифф хорошо это помнил и потому попытался подружиться с Уильямом, маленьким лордом Шакли. Он расспрашивал его о школе, об увлечениях, друзьях, путешествиях. Он хотел найти какие-то общие интересы с этим перемазанным ребенком, который, возможно, его сын.

— Не нужно его допрашивать, — надулась Алтея. — Он всего лишь маленький мальчик.

Возможно, юный, подумал Уиклифф, но не маленький.

— Сколько тебе лет, Уильям? — спросил Уиклифф в последней отчаянной попытке продолжить разговор и найти какую-то связь с мальчиком.

— Десять, — с набитым ртом ответил тот.

Отвратительно. У него няньки тоже были не очень-то внимательны, но основные манеры поведения за столом ему в детстве привили: повариха на этом настояла.

— И когда у тебя день рождения? — спросил Уиклифф. Наверное, он может сделать мальчику подарок. Или прислать торт.

Алтея гладила кудряшки мальчика.

— Девятнадцатого августа, — торжественно ответил мальчик и облизал пальцы.

— Август… — повторил Уиклифф. Что-то здесь не так, чувствовал он.

— Уиклифф, о чем ты? Конечно, мальчик знает день своего рождения.

— Да, но я этого не знал. А теперь мне понятно… — Он печально улыбнулся ей, но на сердце стало легче. — Это простая арифметика, Алтея. Нас с тобой застали в сентябре, и это последний раз, когда мы были вместе. Я это помню, потому что мы праздновали мой собственный день рождения. В плавание я отправился две недели спустя, в октябре. Согласно незыблемым законам природы ребенок должен быть зачат не раньше второй половины ноября. Но я был тогда в Париже и собирался отправиться в Венецию. Хотя мое мастерство любовника широко известно, признаюсь, даже я не смог бы совершить интимный акт через континент.

— Однако, — раздраженно бросила Алтея. — Однако! — Ее щеки стали такими же пунцовыми, как накрашенные губы.

Она что, действительно не знала, что не он отец ее ребенка? Учитывая образование, которое дают женщинам, точнее, его полное отсутствие, это вполне возможно. Или это хитрый план?

Во время этого краткого урока математики и биологии маленький лорд Шакли не сводил глаз с тарелки с пирожными. Теперь он, по-видимому, выбрал то, что ему понравилось, и поглощал пирожное, не обращая внимания на огорчение матери.

— Мне кажется, ты лишилась дара речи. Я оставлю тебя, чтобы ты пришла в себя.