Я забрал у него документы и, сгоняв в машину, незаметно достал из кармана червонец, сложил его вдвое и положил в техпаспорт. Вернувшись обратно, я снова протянул корочку гаишнику. Тот открыл ее и отработанным движением ловко смахнул оттуда купюру. Потом, немного покрутив документ в руках, словно нехотя вернул его мне.

— У тебя права-то хоть есть вообще? — насмешливо спросил он меня напоследок.

— Есть, конечно, — легко соврал я, сделав очень честные глаза.

— А машина чья?

— Так, дядина, он дал мне ее на дачу сгонять, — не моргнув взглядом, снова соврал я.

— Ладно, езжай, давай, и не забывай про права больше, — разрешил он, теряя ко мне интерес.

Абрамыча я все же безнадежно потерял. Покрутившись немного по центру и не найдя его приметной машины, я решил вернуться к его дому и посмотреть, когда и с кем он вернется обратно.

* * *

Ожидание во дворе затянулось. Кацман вернулся ближе к десяти вечера. Причем, он был не один, а с пышнотелой крашеной блондинкой, по возрасту прилично за тридцать. Они под ручку продефилировали от машины к подъезду, на ходу оживленно переговариваясь и смеясь. В руках у Абрамыча был пакет, и, судя по тому, как он топорщился, там было и что выпить, и что закусить.

Видать, Кацман решил сбросить стресс от нашей дневной встречи самым приятным образом. Я проследил за тем, как они вошли в подъезд, а потом дождался момента, когда зажгутся окна на седьмом этаже. Больше сегодня мне здесь делать нечего. Все, что было можно, я уже узнал.

По дороге домой я напряженно думал о том, с кем же мог сегодня встречаться Кацман, которому нужно срочно как-то решить проблему со мной. Я в нашем утреннем разговоре нарочно назвал ему нереальную сумму выплаты. Десять тысяч неустойки на столь шатких основаниях — звучит как бред. Мне пока не нужны его деньги, и я пока не собираюсь их у него брать. Мне нужно было, чтобы он бросился за помощью. Если у него рыльце не в пушку, то он мог бы, например, обратиться к Вахо и пожаловаться на юного беспредельщика.

Вахо — как смотрящий за городом, которому Абрамыч сто процентов отстегивает долю, вмешался бы и послал бы бригаду разбора. Но Кацман предпочел связаться с кем-то со стороны, значит, он не хочет, чтобы Вахо узнал о моих претензиях. Возможно, Абрамыч опасается, что я могу наболтать лишнего, и тогда вопросики возникнут уже к нему. Если все же, это он навел на меня, то он должен знать о простреленных ногах исполнителей и о том, что мои угрозы реальны, и поэтому должен был предпринять какие-то ответные меры.

Вечером, после состоявшейся встречи, он позвал к себе бабу. С одной стороны, это может быть простым желанием расслабиться после трудного дня, а с другой стороны, эта баба будет его алиби, если со мной сегодня произойдет что-то не очень хорошее. А как это можно устроить? Да, очень просто. Допустим, Абрамыч знает мое местожительство и знает мой обычный график. Ничего сложного в этом нет. Местожительство он мог выяснить уже давно у Тимы. А график моей жизни до последнего времени был весьма рутинным и тоже вычисляется на раз-два. Примерно сейчас я должен возвращаться домой с ежедневной вечерней тренировки. А что, если меня уже кто-то ждет неподалеку от моего дома?

Конечно, это может быть паранойя, но все же. Кацман явно что-то предпринял. Про машину он ничего не знает. Про нее вообще никто не знает, кроме Быни и Михалыча, и я не собираюсь никого ставить о ней в известность. Про мою слежку он тоже не в курсе. Значит, по идее, он мог дать задание ребятам со стороны прихватить меня. Это наверняка можно сделать около моего дома, я всегда от остановки хожу пешком по одному и тому же маршруту. Время вечернее, людей на улицах почти нет, если что-то будет, это должно произойти в ближайшие три дня, если учитывать то время, что я дал Абрамычу. Значит, нужно подготовиться к возможной встрече с группой возмездия.

* * *

Я поставил Бынину машину в гараж и, не выходя из него, остановился в раздумьях. Сейчас самое время усилить свою ударную мощь. Ствол тут будет явно чересчур. Стрелять в городе, в жилых кварталах, где меня каждая собака знает, — это верный способ отправиться на зону. Думаю, что и противная сторона не станет использовать огнестрел, слишком это привлечет внимание. В Советском Союзе разборки с применением огнестрела — дело чрезвычайно редкое, и каждый такой случай попадает под особый контроль. Скорее всего, меня могут пырнуть ножом, это легко можно списать на обычный уличный грабеж. Покопавшись среди инструментов хозяина гаража, я достал оттуда небольшую фомку. Покрутил ее в руках, определяя размер, вес и удобство удержания в руке. Вроде бы самое то. Надев мастерку, я сунул фомку в спортивную сумку, так чтобы легко ее достать в случае необходимости.

Снарядившись подобным образом, я закрыл гараж и по большому кругу вышел к дальней автобусной остановке, чтобы приехать на автобусе уже на свою остановку. Когда я вышел из почти пустого автобуса, людей на улице совсем не было. Время приближалось к одиннадцати вечера, и все приличные люди нашего, не совсем благополучного района, уже давно сидели по домам.

Я шел от остановки вниз по темным улочкам частной застройки, внимательно сканируя перед собой местность. Все мои чувства были до предела обострены. Мне казалось, что я глазами улавливаю каждое движение, ушами слышу каждый шорох, а кожей буквально чувствую малейшее движение теплого сентябрьского воздуха. Эта улица — самое удобное место с точки зрения нападения. Слабо освещенная, людей в это время здесь не бывает. Все ворота закрыты наглухо, окна зашторены от случайных прохожих, а у кого-то они даже закрыты деревянными ставнями.

Помню почти год назад, именно на этой улице меня перехватила троица гопников, подосланных местным авторитетом Толяном, чтобы поучить меня. Тогда я жестко разобрался с этой троицей с помощью носка с камнем внутри, а потом запугал до потери памяти и самого Толяна, так что теперь, я уже почти забыл как он выглядит. Сегодня у меня в сумке оружие посерьезней, но и мои противники на этот раз ожидаются не чета тем, что были тогда.

Я неспешно прошел всю улицу от начала до конца и, перейдя дорогу, вышел