–  Он не только подлец, но и предатель, – нашлась Екатерина и посмотрела Мише прямо в глаза. – А предателей карают смертью, не так ли? – смело добавила она.

Залетный понимающе кивнул:

–  Этот хмырь что, бросил тебя из-за другой бабы? Не очень-то в это верится...

–  Благодарю вас, – впервые за все время улыбнулась Екатерина Васильевна. – Но... нет. Его предательство было иного рода.

–  Какого? – спросил Миша.

–  Он совершил преступление, а вину пытается свалить на меня, – помрачнела лицом Кити.

Если бы кто сейчас взглянул на нее, то непременно сделал бы вывод, что эта женщина крайне возмущена и негодует. А главное – она кем-то крепко и незаслуженно обижена. Менее толстокожие тотчас бы бросились такой женщине на помощь. Дескать, позвольте нам наказать вашего обидчика. И, повинуясь только ее жесту, побежали бы его наказывать. Миша же Залетный, большой авторитет среди фартовой братии, тюремный сиделец и беглый каторжанин, повидавший на своем веку всякого и превосходно разбирающийся в человеческой природе, поверил только одному: эта краля попала в весьма серьезный переплет, из которого хочет выбраться, укокошив человека, слишком много про нее знающего. Скорее всего, своего подельника. Возможно, он «поплыл» и дал показания против нее, которые готов повторить на судебном следствии, после чего они оба получат приличные сроки...

–  А что он совершил?

Вронская бросила на Мишу быстрый взгляд, но тот сидел спокойно, словно не проявляя никакого интереса к разговору.

–  Он украл из сейфа какие-то ценные бумаги, – как бы беспечно и не зная, о чем идет речь, произнесла она.

Залетный хмыкнул и налил себе водки, а гостье, если можно было так ее назвать, вина:

–  Давай выпьем.

–  Давайте, – тряхнула хорошенькой головкой Вронская и, чокнувшись с Залетным, выпила первой. До самого дна.

–  Ай, молодца, – похвалил ее Миша и опрокинул содержимое стопки в рот.

Громко хрустнул огурцом, макнул его в соль, снова хрустнул. И принялся пристально разглядывать Кити. Как будто хотел проникнуть взглядом не только под ее одежду, но и под кожу. Чтобы увидеть, что все-таки у этой дамочки внутри.

–  Хорошо, – произнес он, наконец. – Я помогу тебе.

–  Да? – обрадованно спросила Кити.

–  Да, – ответил Миша. – За пять тысяч целковых. Серебром.

–  За... пять тысяч? – Ротик Кити приоткрылся. – Но это слишком много, и я не...

–  И еще за одну услугу, которую ты мне сейчас окажешь.

Залетный поднялся, подошел к сидящей Вронской и стал расстегивать штаны. Ей, конечно, приходила мысль, что поход на Хитровку может кончиться для нее скверно, и, возможно, будут поползновения на ее честь, но чтобы вот так запросто, расстегнув перед ее носом гульфик...

Кити попыталась увернуться, но Залетный гневно зашипел, вцепившись пальцами в ее волосы:

–  Делай, что я говорю, мамзелька! Не то измордую. Будешь тогда ходить с перекошенной рожей!

Изливался долго, толчками, рыча от удовольствия. Потом, застегнув штаны, как ни в чем не бывало сел за стол. Разлив по стопкам водку, хохотнул:

–  Пей.

И выпил. До дна.

Следом за ним, не сводя с него пылающего ненавистью взора, выпила и Кити. Тоже до дна.

–  Не смотри на меня так, – произнес Миша беззлобно, заметив, как смотрит на него Вронская. – Ты сама сюда пришла, никто тебя не звал. И ты знала, куда идешь...

Что ж, он прав. Она знала, куда идет. И что может из этого выйти. Знала, но пошла, потому что не было другого выхода...

–  Пять тысяч – это много, – медленно произнесла она.

–  А сколь ты можешь дать?

–  Полторы тысячи. Больше у меня нет, – весьма убедительно соврала Кити.

–  Хорошо, – примирительно произнес Залетный. – Все удовольствие будет стоить тебе четыре тысячи. И не спорь, – повысил голос Залетный, увидев, что Кити собирается что-то сказать. – А коли нет денег, так займи! Чай, имеются у тя поклонники? Коне-ечно, имеются, – протянул Миша. – Чтобы у такой мамзели, да не имелись?!

Кити промолчала.

–  Вот пусть и раскошеливаются. – Он закурил папиросу и положил нога на ногу. – Значицца, так: аванс, то бишь половину гонорару принесешь завтра вечером. Отдашь моему человеку. Он будет тебя ждать в шесть вечера в кондитерской на углу Тверской и Малой Бронной и подойдет к тебе сам. Усекла?

Кити едва заметно кивнула:

–  А как он меня узнает?

–  Узнает, не боись... Вторую половину отдашь ему же. Он сам тебя найдет, когда дело будет сделано.

–  А когда дело будет сделано? – вскинула голову Кити. Несмотря ни на что, именно этот вопрос волновал ее больше всего. Ведь именно из-за него она терпит такие унижения...

–  На днях, – неопределенно ответил Миша. Затем хохотнул и доброжелательно посмотрел на Вронскую. – Слабовата, девка, едва дружка не поцарапала. Чай, в первый раз приложилась?

Кити решила промолчать.

–  Ничего, научишься. Наука нехитрая, – он весело подмигнул женщине и налил еще водки. – Ну что, с почином тебя!

* * *

От Миши Залетного до самой площади ее проводил молчаливый человек Залетного. Свистнув извозчика, стоявшего на пересечении улиц, он аккуратно подсадил ее под руку и неумело пожелал:

–  Вы бы того, барышня, того... поосторожнее... Народец-то сейчас разный шастает, – и, повернувшись к кучеру, добавил строго: – Головой отвечаешь за барышню. Усек?

–  Как не понять, – с готовностью отозвался возница. – Довезу в лучшем виде.

В тряской коляске, покуда Вронская ехала до своего дома, напряжение помалу отпустило, и Кити едва сдержала себя, чтобы не разрыдаться в голос. Если бы кто-то сейчас увидел Екатерину Васильевну, то признал бы в ней всего-то растерянную женщину с глазами на мокром месте, которая, возможно, только что перенесла смертельный страх и унижение. Ее стоило бы пожалеть, если бы не знать того, с какой именно целью она посещала хитровские трущобы и какое «фартовое» предложение сделала уркачу Мише Залетному.

Но Вронскую никто не видел, кроме домашней прислуги, которой, сразу по приезде, она велела приготовить постель. А когда постель была расправлена, она, мигом раздевшись, бухнулась в нее и закрылась одеялом. Изо рта пахло водкой, а тело, казалось, пропиталось всеми запахами Хитровки, в голове стоял нескончаемый звон и крутилась вульгарная песенка, которую исполняли «тетки», когда она с Мишей Залетным выходила из «Каторги»:

Пьем и водку, пьем и ром, – завтра по миру пойдем...