Вот оно – то, что насторожило его вчера! «Фонт» на местном наречии – колодец, источник. Почему же тогда на гербе капитана не три колодца, а три ключа? Ключом к какой тайне служит это несоответствие? Что скрывает за ним бравый служака?

Нельзя было просто встать и уйти, не оскорбив хозяев, тем более что дамы примолкли и выжидательно поглядывали на гостя. Глубоко вздохнув, наш рыцарь встал, почтительно склонил голову и сказал, надеясь, что нашел верный тон:

– Добрые госпожи, ваши песни – благозвучная услада для слуха и пища для размышлений, они воистину порождены сей прекрасной землей. Но и на моей родине люди мыслят и чувствуют, и у нас есть немало замечательных песнопевцев. И вот, сидя в вашем домашнем кругу, вспомнил я песню, которую слыхал в молодости, но только сейчас постиг, насколько она верна и правдива. Мастер Вальтер сложил ее на языке германском, вам непонятном, но красота напева поможет вам многое понять, а потом я поясню, о чем в ней речь.

– Чудесно! Ждем с нетерпением!

Лютгер тут же обнаружил, что начисто забыл первую строку, но, посмотрев в окно, на размытый дождем силуэт гор, не без труда, но все-таки припомнил:

Дальше он вывел уже увереннее:

Он умолк, смущенный явным несовершенством своего исполнения, – а ведь слушали его так внимательно! – и поспешил объяснить:

– В старину сложил эту песню прославленный стихотворец, рыцарь Вальтер, во славу наилучшего любовного союза – супружеского. И мне показалось, что в вашем доме именно ее и следует спеть…

Гауда усердно закивала головой, девицы зарделись, эна Лоба растрогалась:

– О! Как это мило с вашей стороны!

– Да, вы не ошиблись, – сказал капитан. Глаза его блестели от сдержанного волнения. – И на краю света, и в годину бедствий может быть счастлив тот, кого судьба одарила верной подругой. Давайте же выпьем за это!

И они распили все, что оставалось в кувшине, пустив по кругу серебряную чашу, и послали служанку принести еще, но Лютгер воспользовался этой передышкой, чтобы попрощаться:

– Благодарю вас, сударыни, за приятное времяпровождение. Редко в моей скитальческой жизни выпадают часы такого душевного веселья. Но теперь, увы, прошу меня простить: с вашего позволения, мне пора удалиться.

– Очень жаль, – вздохнула эна Лоба. – У вас свой устав, и мы не должны препятствовать его соблюдению…

– Ваше стремление соблюдать устав весьма похвально, – усмехнулся эн Альберик. – Конечно, идите отдыхать, мессен. Тем более что дождь приутих. Но к обеду мы вас непременно разбудим!

В зале было пусто; остатки завтрака со стола убрали, собаки, наевшиеся хлебных корок с мясной подливкой, дремали у холодного очага. Когда Лютгер подошел, они даже ушами не повели.

Судя по цвету прокоптившейся кладки, очаг был старинной работы; по-видимому, эту часть здания не перестраивали при восстановлении крепости. Но от герба, когда-то украшавшего карниз камина – Лютгер впервые обратил на это внимание, – остался лишь грубо сбитый контур. Зачем и когда? При передаче замка под руку короля? Или так распорядился капитан, приняв командование над гарнизоном?

Слишком много вопросов…

Лютгер вышел во двор. Дождь и в самом деле превратился в мелкую морось; лужи заполнили все неровности почвы, но между ними можно было пройти, ступая по камням. И Лютгер прошел – однако не к своей каморке, а к воротам, закрытым, но не запертым, и, приоткрыв одну створку, шагнул навстречу хмурому простору.

Глядя вниз, он попытался определить, чего хочет. Дно долины застилал туман, и деревня на склоне словно зависла над землей, потеряв твердую опору. Мелькнуло шальное желание добежать до дома вдовы Перрен, вызвать Сюрлетту и сказать: «Бегите отсюда, пока не поздно!» Нет. Они не послушаются, это более чем ясно, а он погубит себя – причем совершено без пользы для кого-либо…

Рыцарь повернул в другую сторону.

Тропинка, ведущая к церкви, не размокла, но стала скользкой, и ему едва удавалось удерживаться на ногах.

Он рассчитывал помолиться в одиночестве, но уже из притвора увидел отца Теобальда – тот зажигал свечи на алтаре.

– О! – сказал кюре, оглянувшись. – Вы здесь – в такое ненастье?

– Я не из теста слеплен, чтобы раскисать из-за дождя, – буркнул Лютгер. – Желание обратиться к Господу возникает не только в вёдро, не так ли?

– Это бесспорно. Но отчего ваше желание стало столь насущным, что вы не подождали до окончания дождя?

Помедлив с минуту, Лютгер ответил честно:

– Оттого, что нуждаюсь во вразумлении свыше. Иначе вряд ли сумею разобраться во всех здешних загадках.

– А зачем вам разбираться? – удивился священник. – Вы же не намереваетесь поселиться здесь навсегда?

«Издевается он надо мной, или мне кажется? А может быть, как-то узнал о письме? Хоть бы и от того мальчишки, который приносил ларец с печатью? Он вообще, похоже, неплохо ладит с мальчишками!»

– От того, найду я ответы или нет, – сказал он, ухитрившись сохранить спокойствие, – очень многое зависит не только для меня, но и для всех обитателей долины. Странно, что вы, заботливый пастырь, до сих пор этого не поняли! Спрашивать же я могу лишь у вас.

– Ну что же, – вздохнул отец Теобальд и, поправив фитили свечей, указал на ближайшую скамью, – садитесь, поговорим. Кроме Всевышнего, нас здесь никто не услышит. Что вас интересует в первую очередь?

– За`мок, – торопясь развить достигнутый успех, прямо сказал Лютгер. – Я хочу знать, кому он принадлежал раньше, кто в нем жил и кто его штурмовал.

– За`мок? – озадаченно переспросил кюре. – Да откуда же мне об этом знать? Когда я сюда явился, все уже было, как есть сейчас.

– И вы не расспрашивали кого-нибудь из старожилов, не любопытствовали?

– Я служу силам вечным и неизменным, – вскинул голову отец Теобальд, – преходящее меня мало привлекает.