Дочитав до конца, он взглянул на Адрианну:

— Похоже, что если я иезуит, то должен принять обет бедности.

— Наверное, потому-то он не дал тебе кредитную карточку…

— Наверное.

Гарри повернулся и прошелся по комнате. Итон сдержал свое обещание и снабдил его всем необходимым. Так что ему самому оставалось лишь сделать все остальное.

— Знаешь, получается нечто вроде шарады. Вдруг ни с того ни с сего оказываешься не самим собой, а совершенно другим человеком.

— Не думаю, чтобы у тебя был большой выбор…

Гарри всмотрелся в нее. Перед ним была одна из тех бесчисленных женщин, с которыми ему доводилось спать, оставаясь практически незнакомым с ними. И кроме одного мгновения в ночной мгле, когда он почувствовал, что некая часть ее сознает собственную смертность и всерьез боится не столько умереть, сколько перестать жить, он понимал, что гораздо лучше знает ту женщину, которая то и дело возникает на экранах телевизоров всего мира, чем ту, которая сейчас находилась в комнате рядом с ним.

— Адрианна, сколько тебе лет? Тридцать четыре?

— Тридцать семь.

— Что ж, тридцать семь так тридцать семь. Скажи-ка, — совершенно серьезно произнес он, — кем ты предпочла бы быть, если бы не была собой?

— Никогда об этом не думала…

— Попробуй задуматься. Так кем же?

Внезапно она резким движением скрестила руки на груди.

— Я не могла бы быть никем другим. Мне нравится быть тем, кто я есть, и делать то, что я делаю. А чтобы достичь всего этого, мне приходилось трудиться в поте лица.

— Точно?

— Да!

— А стать женой? Матерью?

— Ты шутишь? — Ее короткий смешок прозвучал и насмешливо, и вызывающе, словно Гарри затронул какой-то нерв, к которому она старалась никого не допускать.

А Гарри задел ее. Возможно, он делал не то, что следовало, но почему-то ему очень хотелось понять ее немного больше.

— Многие женщины вполне удачно совмещают оба эти качества, делают карьеру и имеют дом…

— Только не та женщина, что сейчас перед тобой. — Адрианна отнеслась к его вопросу вполне серьезно. — Я ведь уже говорила тебе, что люблю трахаться с незнакомцами. Знаешь почему? Потому что это не только удовольствие, но и самая полная независимость. А для меня это важнее всего на свете, потому что независимость позволяет мне наилучшим образом делать свое дело и добиваться в своих репортажах наивысшей правдивости. Неужели ты считаешь, что мать сможет стоять с микрофоном посреди гребаного поля боя какой-нибудь гражданской войны, когда с обеих сторон лупит артиллерия? Или же, если говорить конкретнее, идти на риск провести остаток жизни в итальянской тюрьме за то, что я помогла преступнику, которого разыскивает полиция, обзавестись фальшивыми документами? Нет, Гарри Аддисон, мне не нужно детей, потому что я занимаюсь своим делом не ради них. Я одиночка, и мне нравится одиночество… Я зарабатываю приличные деньги, сплю с кем хочу, бываю в таких местах, о которых ты можешь только мечтать, и общаюсь с людьми, недоступными даже для большинства мировых лидеров. Я ловлю от всего этого сильнейший кайф, и он дает мне силы делать перворазрядные репортажи, которые не по плечу никому, кроме меня… Скажешь, самовлюбленность? Я понятия не имею, что это такое. Но кто я есть — для меня вовсе не тайна… А если я где-то лажанусь, то никто от этого не пострадает, кроме меня самой…

— А что ты скажешь, когда тебе перевалит за семьдесят?

— Тогда и спросишь.

Гарри еще секунду-другую смотрел ей в лицо. Так вот почему у него сложилось впечатление, что телевизионную Адрианну он знал лучше, нежели живую. Вся ее жизнь, и общественная, и личная, проходила там, на экране. Такой она была и такой хотела оставаться. И она была чертовски хорошим мастером своего дела. Еще неделю назад он мог бы сказать то же самое и о себе. Свобода — превыше всего! Она открывает перед тобой самые широкие возможности, потому что ты имеешь право испытывать судьбу. Ты доверяешь своим знаниям, умениям и способностям и разыгрываешь партию как можно энергичнее и быстрее. И если проигрываешь, то проигрываешь… Но теперь он не был так уверен во всем этом. Быть может, потому, что уже не обладал прежней свободой делать что угодно. Он увидел, что за это нужно платить такую цену, какую он раньше не сознавал. Возможно, все было очень просто… А возможно, и нет… И существовало во всем этом что-то еще, что-то такое, что — он это знал — ему предстоит постигнуть и понять… Но для этого необходимо совершить новое путешествие…

— Когда я уйду отсюда… там, куда я уйду… — неожиданно для самого себя заговорил Гарри, — с кем я буду поддерживать связь — с тобой или с Итоном?

— Со мной. — Открыв сумочку, Адрианна вынула маленький сотовый телефон и протянула ему. — Я знаю, что происходит в полиции, и ежедневно делаю по сотне, а то и больше звонков. Один лишний не вызовет ни у кого удивления.

— А как насчет Итона?

— Когда придет время, я дам ему знать… — Адрианна ненадолго замялась, а потом наклонила голову точно так же, как она это делала, когда требовалось объяснить что-нибудь перед камерой. — Ты никогда не слышал имени Джеймса Итона, и он тоже не имеет никакого понятия о Гарри Аддисоне, за исключением того, что могло печататься в газетах, показываться по телевизору или проходить по дипломатическим информационным каналам через посольство… Меня ты тоже не знаешь, кроме, конечно, того раза, когда я встретила тебя в гостинице и пыталась получить у тебя информацию.

— Ну а как же насчет этого? — Гарри наклонился и ткнул пальцем в паспорт Джонатана Артура Ри, университетское удостоверение и водительские права. — Что, если я по ошибке сверну не направо, а налево и окажусь в лапах Gruppo Cardinale? Неужели ты думаешь, что я скажу Роскани, что, дескать, по привычке всегда ношу с собой второй комплект документов? Он же захочет узнать, где и каким образом я все это раздобыл.

— Гарри. — Адрианна ласково улыбнулась. — Ты уже большой мальчик. Пора бы тебе научиться различать право и лево. Если не умеешь, то учись, ладно? — Подавшись вперед, она легко поцеловала его в губы. — Старайся не ходить, куда не следует, — прошептала она.

И с этими словами ушла, задержавшись, лишь чтобы добавить, что он должен оставаться на месте и ждать и что она позвонит ему, как только что-нибудь узнает.

Гарри стоял посреди комнаты и смотрел на захлопнувшуюся дверь. В его ушах еще отдавался щелчок замка. Но затем его взгляд медленно вернулся к столу, где лежали его новые документы. Впервые в жизни он пожалел, что никогда не брал уроков актерского мастерства.

Нортона, Италия.

Та же суббота, 11 июля. 9 часов 30 минут

Медицинская сестра Елена Восо купила все, что нужно, и вышла из продовольственного магазина на пьяцца Синьорелли с большой сумкой свежих овощей. Овощи она выбирала с величайшей тщательностью, намереваясь сварить как можно более вкусный и питательный суп. Заботили ее, конечно же, не трое мужчин, которые сопровождали Майкла Роарка и ее, а сам пациент. Пришло время, по крайней мере, попробовать перевести его на нормальное питание. Она уже смачивала ему губы, и он инстинктивно делал глотательное движение. Но когда она подносила к его губам стакан с водой, он отвечал ей таким взглядом, будто хотел сказать, что это усилие для него чрезмерно. И все же если она предложит ему теплое пюре из свежайших овощей, возможно, дразнящий аромат послужит стимулом для того, чтобы он хотя бы попытался проглотить чуть-чуть. Даже немножечко, хотя бы чайную ложечку, уже было бы лучше, чем ничего, потому что это будет означать начало, а чем скорее он начнет принимать нормальную пищу, тем скорее можно будет снять его с внутривенного питания, а ведь только после этого начнется восстановление сил.