Самым проверенным и давним союзником станет, конечно же, Пьер Вегген. А привлекаться к работам будут, естественно, те компании и корпорации, которые давно уже втихомолку контролируются Ватиканом. Это было самой сутью плана Палестрины: возьми под контроль водные ресурсы Китая — и станешь истинным хозяином Китая.

Чтобы взять под контроль воду, требовалась жара, а в эти дни жара стояла и в Италии, и на востоке Китая. И Марчиано знал, что если не произойдет непредвиденной резкой перемены погоды в Азии, то Палестрина через считанные дни отдаст свой приказ и мир охватит ужас.

* * *

Повернувшись, чтобы войти в дом, Марчиано увидел лицо, мелькнувшее в окне верхнего этажа. Оно показалось лишь на миг и сразу исчезло — сестра Мария-Луиза, его новая домоправительница или, что вернее, надзирательница, приставленная к нему, чтобы дать понять — он находится под непрерывным наблюдением и, как бы ни пытался дергаться, ему не удастся вырваться из хватки Палестрины.

Вернувшись в библиотеку, Марчиано устало опустился за стол и принялся повторно прокручивать в памяти последние минуты вчерашнего совещания, на котором новый инвестиционный портфель Ватикана получил одобрение совета кардиналов. В понедельник утром он должен будет представить на подпись Палестрине одобренный проект, который станет неотъемлемой частью многолетнего плана.

Марчиано погрузился в работу, а из глубин его сознания выползала непроглядно темная туча из проклятых вопросов, тех, которые постоянно таятся где-то в душе, словно живые существа, и то и дело норовят, выбрав удобный момент, вылезти, чтобы терзать его. Каким образом все они допустили, чтобы Палестрина достиг своего нынешнего положения, и, что было еще тяжелее, каким образом он сам смог дойти до собственного унизительного бессилия и невозможности хоть что-то предпринять? Почему он не организовал себе личную беседу со святым отцом, почему не написал в Коллегию кардиналов тайный меморандум, в котором объяснил бы, что происходит, что из этого последует, и попросил бы помощи, чтобы предотвратить беду?

Трагедия состояла в том, что все ответы были слишком хорошо ему известны, поскольку он уже тысячу раз пережевывал эти вопросы. Святой отец был дряхл и настолько безоговорочно доверял своему государственному секретарю, что не стал бы и слушать никаких обвинений в его адрес. А кто пользовался в священной коллегии большим авторитетом, чем Палестрина? Он был невероятно влиятелен и имел союзников везде и всюду. Любое посягательство на его персону в лучшем случае подверглось бы осмеянию, а скорее всего, было бы встречено в штыки как ересь или как безумные обвинения душевнобольного.

И совсем уж невозможной делала борьбу против Палестрины угроза объявить на весь мир, что убийство кардинала Пармы организовал сам Марчиано, запутавшийся в противоестественной связи с убитым. Каким образом Марчиано сможет опровергнуть эту клевету перед Папой или кардиналами? Ответ был: никак, поскольку у Палестрины на руках были все козыри, а к ним еще и запасная колода в рукаве.

Положение еще более усложнялось тем, что все происходило в самом средоточии узкого окружения престола и стало прямым следствием требования Папы найти в новом столетии нетрадиционные пути для расширения влияния церкви. Были проведены самые разноплановые исследования, сделано множество предложений, и в конце концов Палестрина внес свое, намеренно и подчеркнуто грубо сформулировав его. Тогда Марчиано, как и все остальные, смеялся, приняв это предложение за шутку. Но шуткой оно, увы, не являлось. Госсекретарь был совершенно серьезен.

К ужасу Марчиано, против выступил один лишь кардинал Парма. Остальные — монсеньор Капицци и кардинал Матади — промолчали. Задним числом Марчиано понял, что в этом нет ничего удивительного. Палестрина все точно рассчитал заранее. Парма, непреклонный консерватор, никогда не согласился бы на это. А вот Капицци, имевший ученые степени Оксфордского и Йельского университетов, и Матади, префект Конгрегации епископов, принадлежавший к одному из самых видных семейств Заира, были совсем иными. Они оба относились к разряду амбициозных политических хищников, из тех, которые если и не достигали поставленных перед собой высоких целей, то лишь по чистой случайности. Чрезвычайно честолюбивые и хитрые до коварства, они оба имели в церкви могучую поддержку. И, что еще важнее, зная, что у Палестрины нет стремления самому занять высший пост, каждый из них всерьез рассчитывал на папство, понимая в то же время, что получить тиару может кто угодно, буде на то прихоть госсекретаря Святого престола.

Сам же Марчиано был иной породы — человек, достигший своего нынешнего положения не только благодаря уму и сознательному неучастию в политических интригах, но потому, что в сердце своем он оставался простым священником, верующим в свою церковь и в Бога. Это делало его поистине «верным»; его вера, его «святая невинность», с одной стороны, долго не позволяла ему увидеть истинную суть Палестрины и допустить, что такой человек вообще может существовать внутри нынешней церкви, а с другой стороны, облегчала первому министру манипулирование им.

Внезапно Марчиано с силой стукнул кулаком по столу и в гневе проклял себя за слабость и наивность и даже за набожность, так долго не позволявшие ему откликнуться на призыв и вступить в борьбу. Если бы осознание и гнев пришли к нему раньше, он смог бы что-нибудь сделать, но сейчас уже было слишком поздно. Папа полностью передал контроль над деятельностью Святого престола Палестрине, а единственный, кто осмеливался возражать против создавшегося положения вещей, кардинал Парма, умолк навсегда. Капицци и Матади склонились перед лидером и покорно последовали за ним. Как и он сам, Марчиано, безнадежно увязший в ловушке собственного характера. В результате Палестрина жестко взял в свои руки бразды правления и привел в действие ужасную машину, не знающую обратного хода. И теперь всем остается только ждать, когда же в Китае установится настоящая летняя жара.

Пекин, Китай. Отель «Глория плаза».

Воскресенье, 12 июля, 10 часов 30 минут

Сорокашестилетний Ли Вэнь вышел из кабины лифта на восьмом этаже и зашагал по коридору. Ему требовался номер 886, где он должен был встретиться с Джеймсом Хоули, инженером-гидробиологом из Уолнат-крик, что в Калифорнии. Сквозь стекло было видно, что дождь прекратился и сквозь облака начало проглядывать солнце. Согласно прогнозам, день предстоял жаркий, с изнуряющей влажностью воздуха, и такая погода должна была продержаться еще несколько дней.

Дверь с номером 886, находившаяся почти точно посередине коридора, оказалась полуоткрыта.

— Мистер Хоули? — вопросительно произнес Ли Вэнь.

Ответа не последовало. Ли Вэнь повысил голос.

— Мистер Хоули!

Снова молчание. Тогда он толкнул дверь и вошел.

Внутри работал цветной телевизор, показывавший новости, а на кровати был разложен светло-серый костюм для очень высокого человека. На спинке стула висели белая рубашка с короткими рукавами, галстук в полоску и трусы. Слева от входа находилась ванная. Дверь ее тоже была открыта, из-за нее доносился плеск воды.