СПЕЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ

Как бы Сталин ни относился к тем или иным этносам, к тем или иным лицам и организациям, он прежде всего был прагматиком, а в ту пору, когда на карту было поставлено самое существование его власти, – прагматиком вдвойне и втройне. Поэтому, надо думать, почти сразу после начала войны он вспомнил о том, какую роль в мировой политике и мировых финансах играет «нация, которая не существует», – прежде всего в Соединенных Штатах. Он хорошо понимал: жестокое и абсолютно откровенное преследование евреев нацистами неизбежно приведет к тому, что каждая сила, противостоящая гитлеризму, найдет сочувственную поддержку в еврейских кругах всего мира. Надо было только умно и убедительно сыграть на чувствах еврейского рассеяния, объявив себя непримиримым борцом с эскалирующим геноцидом.

Видимо, в какой-то степени его навели на эту мысль (или, по крайней мере, укрепили в ней, если она у него уже была) два очень активных и очень известных в еврейских кругах Запада беженца из Польши, поспешно арестованные Лубянскими службами в Восточной Польше и Литве после их оккупации Советами, – Генрих Эрлих и Виктор Альтер, которые выступили с предложением создать Всемирный Еврейский Антигитлеровский комитет для отпора нацизму. На всемирный Сталин не согласился: создание на советской территории любой организации, не находящейся под монопольным контролем Кремля, его не устраивала.

Эрлиха и Альтера сначала освободили и даже окружили фарисейским вниманием, а затем, после омерзительного шантажа и обмана, которым они подверглись, тайно казнили (точнее, казнили только Альтера, а Эрлих в тюрьме покончил с собой): после нескольких месяцев колебаний, у Сталина появились другие планы.

Была начата и, какое-то время не без успеха, проводилась шумная кампания по запудриванию мозгов мирового еврейства. 24 августа 1941 года в Москве, в так называемом Центральном парке культуры и отдыха, был проведен «митинг представителей еврейского народа», который транслировался по радио[1]. Среди выступавших и подписавших обращение «К братьям-евреям во всем мире» оказались даже те, чьи имена были широко известны не только в стране, но и за ее пределами, но которые, однако, вовсе и не были евреями (физик Петр Капица) или таковыми себя не считали (сын еврея – кинорежиссер Сергей Эйзенштейн). Организаторов митинга подвело «еврейское звучание» их фамилий, а отказаться от приглашения, за которым стоял сам Сталин, они не посмели. Но и без них список митингующих был бы вполне представительным. Обращение подписали режиссер и актер Соломон Михоэлс («Еврейская мать! – взывал он в своем выступлении. – Если у тебя даже единственный сын, благослови его и отправь в бой против коричневой чумы!»), писатели Илья Эренбург, Самуил Маршак, Перец Маркиш, Давид Бергельсон, Самуил Галкин, Алексей Каплер, художник Александр Тышлер, архитектор Борис Иофан, кинорежиссер Фридрих Эрмлер, музыканты – победители международных конкурсов Давид Ойстрах, Яков Флиер, Эмиль Гилельс, Яков Зак и еще многие другие деятели культуры, которых, конечно, знали, хотя бы по именам, те, кто был истинным, не названным вслух, адресатом воззвания: влиятельные американские евреи, чья позиция имела реальный вес в политических и финансовых кругах.

Несколько месяцев ушло не столько на бюрократическое согласование, сколько на принятие Сталиным вынужденного решения, которое вряд ли было ему по душе: лишь весной 1942 года состоялось наконец формальное образование Еврейского Антифашистского Комитета (ЕАК) под руководством Соломона Михоэлса, целью которого была мобилизация «еврейского народа» (оказалось, что такой народ все-таки существует) для отпора фашизму. Пропагандистский фасад этой организации, за которым ничего другого и не скрывалось, ни для кого не был секретом, и однако же впервые за долгие годы появился какой-то общественный центр, построенный по национальному признаку и, независимо от того, декларировалось это или нет, неизбежно призванный защищать еврейские интересы[2].

Видимо, именно этого как раз и боялся Сталин, так долго не решаясь его создавать. Но тактическая задача, стоявшая перед Сталиным, несомненно, перевешивала стратегическую: сначала надо было выжить в войне, а потом уже «разобраться» с евреями.

Видимо, теми же соображениями руководствовался Сталин и в ноябре 1941 года, вызвав опального Литвинова из эвакуации и срочно назначив его послом в США. Этот потенциальный союзник (тогда еще США формально и не вступили в войну) был для Сталина настолько важен, что он не мог позволить себе роскоши поддаваться эмоциям или следовать желаниям Молотова, который, как мы помним, всегда считал Литвинова «большой сволочью» и сожалел о том, что тот «случайно остался в живых»[3]. Литвинов пользовался большим авторитетом в Соединенных Штатах, Рузвельт полностью ему доверял, и это определило сталинский выбор. В Лондоне по-прежнему оставался на посольском посту Майский, и было бы чистым безумием в создавшихся условиях его оттуда отзывать: близкие контакты Майского с Черчиллем, Иденом и другими ведущими государственными деятелями и политиками Великобритании были Сталину хорошо известны.

Формально ЕАК состоял при Советском Информбюро – организации, созданной еще в самом начале войны для предоставления прессе дозированной информации о положении дел на фронте. При той же организации были созданы и другие комитеты – Славянский, Женский, Молодежный, Ученый и прочие, – с той же пропагандистской целью. Но, естественно, у ЕАК цель была куда более важная и перспективная: ни женщины, ни славяне, ни работники науки, ни юноши и девушки, как бы и сколько бы они ни объединялись, никаких денег (разумеется, кроме нищенских, символических) принести Сталину не могли.

Официальным куратором ЕАК Сталин назначил того самого Соломона Лозовского (Дридзо), о котором уже говорилось выше: старого партийца и профсоюзного деятеля – ранее он возглавлял так называемый Профинтерн, то есть Интернационал профсоюзов разных стран, находившийся под полным контролем Москвы. В 1937 году его «избрали» в Верховный Совет СССР, а потом вдруг сняли со всех государственных постов. На пике Большого Террора, когда снаряды рвались совсем рядом, он остался вдруг не у дел и ждал ареста. Но то обстоятельство, что его не вывели ни из ЦК, ни из Верховного Совета, оставляло надежду. Ему дали скромную должность директора издательства художественной литературы, где его крутой нрав оставил по себе недобрую память, а потом перевели в наркоминдел. Во время войны к посту заместителя наркома прибавился пост заместителя начальника Совинформбюро. Теперь он стал еще и «куратором» всех антифашистских комитетов, созданных при Информбюро, прежде всего – ЕАК, что выглядело вполне естественно, поскольку Лозовский и сам был евреем.

Но истинным куратором ЕАК, и это тоже не было секретом ни для еаковцев, ни для тех, кто следил за его работой, являлись спецслужбы (тогда НКВД СССР), или, если совсем уж точно, лично Лаврентий Берия, глава грозного лубянского ведомства, «карающий сталинский меч». Весь аппарат ЕАК был в руках штатных офицеров Лубянки. Фактически, а не формально, ЕАК представлял собою лубянский департамент, и это, кстати сказать, изначально определило его дальнейшую судьбу. Вершителем всех повседневных дел ЕАК был не его председатель Михоэлс, а тот, кто занимал должность «ответственного секретаря»: сначала давний сотрудник «органов», журналист Шахно Эпштейн, а после его смерти поэт Ицик Фефер, который мог получить эту должность, лишь будучи сотрудником НКВД[4]. Он им и был, имея, как водится в этих органах, зашифрованное имя «Зорин»[5].