Сталин спросил, сколько дирижеров в Большом театре. Ему ответили: семь, из них, заметим попутно, трое евреев, но Сталина это вроде бы не интересовало – знал и так… «А Голованова (оперный и симфонический дирижер, профессор Московской консерватории. – А. В.) у вас нет?» – хитро спросил Сталин. (Хитрость понятна: ведь ответ он тоже знает. – А. В.) – «Мы думали поручить ему две-три постановки…» – начал Пазовский (главный дирижер Большого театра, еврей, что в данном случае, как увидим, имеет значение. – А. В.)». – «И что же?» – прервал его Сталин. – «Он отказался». – «Хорошо сделал! – чиркнув спичкой, сказал Сталин. – Не люблю я его… Антисемит. Да, самый настоящий антисемит. Грубый антисемит. Его в Большой театр пускать нельзя… Это то же самое, что козел в капусте», – засмеялся он».

Далее разговор перешел на другую тему, но какое-то время спустя, без всякой видимой связи, Сталин возвратился к первой. «И все-таки Голованов антисемит», – вдруг снова стал настаивать Сталин. – «В этом смысле я с ним не сталкивался». – «Ничего, столкнетесь, если его в Большой театр пустить… Голованов настоящий антисемит, вредный, убежденный антисемит, – с сердцем произнес Сталин. – Голованова в Большой театр пускать нельзя. Этот антисемит все перевернет».

Целенаправленный характер сталинских высказываний очевиден, как очевидно и то, что они, «с сердцем» произнесенные в присутствии нескольких музыкантов, сразу же разойдутся и станут предметом обсуждения не только в музыкально-театральной Москве. Та, почти маниакальная, назойливость, с которой он множество раз талдычит одно и то же, свидетельствует лишь об одном: ему во что бы то ни стало необходимо было создать впечатление, что уж он-то решительный противник антисемитизма и, что бы когда-нибудь ни случилось, он, Сталин, не имеет к этому ни малейшего отношения. Если что и произойдет, то помимо – нет, вопреки его воле.

Высокопрофессиональный музыкант, Голованов действительно был известен в самых широких кругах как человек, который, мягко говоря, недолюбливает коллег еврейского происхождения. Тот, кто не забыл архаичную идиому «как козел в капусте», хорошо поймет ее место в сталинских рассуждениях: будь у Голованова власть, он бы слишком «засоренный» евреями Большой основательно почистил даже без указаний сверху.

Блестяще сочиненный несравненным «драматургом» сюжет получил завершение через четыре года. 17 мая 1948 года Сталин подписал постановление политбюро, которым Арий Пазовский увольнялся с поста художественного руководителя и главного дирижера Большого театра, а на его место назначался Николай Голованов[21]. И, естественно, повел себя там новый худрук в точном соответствии со сталинским прогнозом: как козел в огороде… За это немедленно получил от Сталина звание «Народный артист СССР» и до конца жизни вождя еще три Сталинские премии. Ни один другой, из числа мне известных, эпизод богатейшей на сюжеты сталинской биографии не передает с такой, почти фарсовой, обнаженностью его коварство и двуличие в так называемом «еврейском вопросе».

Пока партийные аппаратчики, получив надлежащие указания, разворачивали кампанию по очищению культуры (а потом и науки) от чрезмерного еврейского присутствия, ЕАК продолжал заниматься своим делом – вести внутри страны и за границей активную пропагандистскую кампанию для привлечения максимально возможного потенциала своих соплеменников во благо Кремля. 24 мая 1942 года – ровно через девять месяцев после первого – состоялся в Москве второй митинг «еврейской общественности», прошедший с меньшей помпой и меньшим резонансом в прессе, чем тот, что был созван в августе минувшего года. Было принято еще одно обращение «к братьям-евреям во всем мире» – слезный призыв оказать финансовую и материальную помощь в борьбе против гитлеризма. К тем, кто подписал первое Обращение, прибавились новые имена: академики Лина Штерн (ее хорошо знали и в Америке, и в Европе), Александр Фрумкин, художник Натан Альтман, профессор медицины, генерал Меер Вовси (двоюродный брат Михоэлса) и другие. Митинг транслировался по радио. Было оглашено приветствие Лиона Фейхтвангера – никакой другой зарубежной знаменитости, более влиятельной на Западе, привлечь не удалось.

К тому времени поиск надежных контактов и авторитетных личностей, которые могли бы решить главную задачу, вдруг возникшую перед Сталиным, составлял главную заботу ЕАК. В чем конкретно состояла эта задача, не знал никто, кроме самого-самого узкого круга, но еаковцам вменили в обязанность максимально расширить зарубежные (точнее, американские) связи, что они охотно и делали – в меру своих, довольно скромных, возможностей.

А задача была действительно первой важности…Многочисленная и блестяще осведомленная лубянская агентура посылала в Москву сообщения об успешно реализуемом американцами ядерном проекте. Создание атомного оружия становилось делом ближайшего будущего. Относясь с вполне понятным недоверием к советскому союзнику, американцы и англичане держали всю эту работу в полном секрете. Овладеть как можно скорее тайной расщепления атомного ядра – эта задача превратилась для Сталина в навязчивую идею.

Эти работы велись давно, еще с довоенных лет, и в Советском Союзе, но ощутимого результата пока не приносили. Практически все, кто прямо или косвенно участвовал в советском проекте по расщеплению атомного ядра до войны и в начале войны, за исключением, пожалуй, Петра Капицы, были евреями (впрочем, Сталин по ошибке считал евреем и его): Матвей Бронштейн, Яков Френкель, Лев Ландау, Евгений Лифшиц, Наум Мейман, Исаак Померанчук, Владимир Векслер, Юрий Румер, Исаак Кикоин (Кушелевич), Яков Зельдович, Юлий Харитон, Аркадий Мигдал, Илья Франк, Бенцион Вул, Герш Будкер и ряд других ученых того же происхождения. (Этнический русский Андрей Сахаров был тогда еще молод, позже он присоединится к работе своих коллег и станет «отцом водородной бомбы».) Многие из них были арестованы в годы Большого Террора, а затем выпущены (кроме Бронштейна, которого успели расстрелять) по ходатайству Капицы и Нильса Бора[22].

Все они, естественно, были известны коллегам во всем мире, и Сталин весьма рассчитывал на «содружество ученых», чтобы выудить у продвинувшихся в разработке иностранцев информацию, которая ускорила бы создание атомного оружия и в Советском Союзе, тем более что большинство американских исследователей, занятых той же проблемой, во главе с Эйнштейном, тоже были не без греха по части этнических корней. Посылать для этого кого-либо из своих ученых в Америку Сталин, разумеется, не решился: еще, чего доброго, сбегут или хотя бы разгласят государственную тайну. Но найти какой-либо неожиданный ход, с помощью которого можно было бы выкрасть у американцев атомные секреты, склонить зарубежных ученых-евреев к сотрудничеству с Советским Союзом – главным защитником мирового еврейства от уничтожения, – такая задача была поставлена Сталиным перед Берией, возглавлявшим могучее лубянское ведомство.

И вполне естественно, что тот обратил свои взоры на ЕАК, бывший под его полным контролем.

Тут Кремлю с Лубянкой улыбнулась фортуна. Впрочем, не исключено (даже более, чем вероятно!), что фортуну тоже хорошо подготовили советские агенты в Америке. Еврейский Антифашистский Комитет получил приглашение прислать делегацию в Соединенные Штаты для поездки по стране и встреч с еврейскими общественными организациями. Явно не без подсказки толково делавших за океаном свое дело лубянских товарищей приглашение поступило от Американского комитета еврейских писателей, художников и ученых, во главе которого был Альберт Эйнштейн, а членами состояли писатели Шолом Аш, Лион Фейхтвангер, Говард Фаст, Лилиан Хелман, журналист Бенцион Гольдберг (зять классика литературы на идиш Шолом-Алейхема) и другие известные личности – известные не только своим талантом, но симпатиями к Советскому Союзу, а некоторые – своим безоглядным и безграничным просоветизмом. Таким образом, гости попадали в надежные руки совершенно «своих», которые обеспечили им все необходимые контакты с нужными людьми и организациями, кровно заинтересованными в общем успехе.