— Личности в Сатане нет, социальной личности! Свободы много, интеллекта много, а любви нет. Нет понимания великого восхождения, нет созидающей божественной интенции. Интеллект — это еще не высшая ценность. Он часто обслуживает низменные страсти. Очень изощренно обслуживает и смеется, грубо насмехается над себе подобными. Вот Семен Семенович ведь издевался над торговцами и клиентами, упивался своей иронией, позиционировал себя сверхчеловеком, этаким, кому абсолютно все и давно известно. Интеллекта этой категории никак недостаточно. Любовь нужна. Страстная. Беззаветная! Понимание грядущего великого восхождения разума. Сознательный человек появился с христианством. Христос дал идею постоянного совершенствования.

— Но почему его идеи все больше и больше теряются в современном мире? — возвысил голос аспирант.

— Потому что не каждый способен правильно понять Христа. Тут нужны высокого сознания люди, ноосферной ориентации. Знаете другую причину вырождения? Человек создал колоссальною сферу искусственного. Мы с нашим орудийным отношением к миру соорудили для себя столько механических вещей, что сами становимся все слабее и слабее. За нас работают вычислительные машины, нас перевозят автомобили, поезда, самолеты. Мы разучились бегать, как бегал наш первобытный предок. Мы пошли по пути создания искусственных приставок к нашему телу. Для меня это протезная цивилизация. Да, как отмечал еще Бергсон, природа развивается по пути инстинкта, а мы избрали путь интеллекта. А нам бы войти в творящий стан природы, научиться у нее хотя бы мимикрировать, органически приспосабливаться к среде. Научиться создавать себе необходимые органы, менять их в зависимости от того, в какую среду попал: одним словом, освоить тканетворение. Проходишь огонь, меняешь оболочку, как саламандра. Вошел в другую среду (прошу прощения, приехал в Петербург, там же смуглым опасно) — поменял окраску: был темнокожим, стал светлым, потерял ногу, а она снова выросла. Все это и уйма другого бессознательно делают животные многих видов. С одной стороны, с помощью автоматов человек совершил огромный скачок в развитии. Но, с другой, это обстоятельство останавливает его эволюцию. Сам-то он не развивается. Протезная цивилизация реально угрожает людям. Слава богу, уже появились общественные силы, стремящиеся трансформировать сознание — из потребительского в аскетичное. Личность способна к изменениям, к росту, и ее уничтожение приведет к мировой трагедии.

— Анастасия Сергеевна, бесконечная череда метаморфоз происходила помимо воли и желания индивида. Ваши предполагаемые сверхгуманные эксперименты ничего реального не дадут. Без эффективной работы самой природы, без активизации мутаций, стихийных, а не организованных процессов, ожидаемых результатов ждать бессмысленно. Гиблое дело! Во мне уже зреет план, способный придать этому процессу другие, более высокие скорости, и пучок мутаций в обозримый журфикс оглушит мир криком новорожденного, отличного от нас вида. Настоящего хозяина ноосферы. И я готов внести посильный вклад в появление этого существа.

— Хочу пожелать вам осмотрительности и неторопливости. Опасная затея влечет вас. При некотором сближении наших точек зрения все же сохраняется одно принципиально важное расхождение: вы отвергаете рукотворную генную инженерию. Я же убеждена, что стихийные мутации ничего больше человека разумного не создадут. Он пока венец творения и способен самостоятельно мастерить себя дальше. Теперь же пора отдыхать. Прощайте.

— Да, я за стихию. Потому что сам являюсь ее частью. Спокойной ночи. — И он повесил трубку.

Семен Семенович засыпал. Но по обыкновению он погружался в сон не совсем обычным образом, а, так сказать, частями. Теперь, например, он никак уже не чувствовал свои конечности, и возникало ощущение, что их вообще нет, что они сами по себе витают неизвестно где, вне его управления. Сократившись наполовину, господин Химушкин вдруг обнаружил, что его член чрезвычайно упруг. Он так беззастенчиво и неуклюже торчал, что порядком смутил его сумеречный рассудок. Но особенно странно было то, что выпирал он как бы даже не из тела С.С. а, казалось, прямо из матраса. А ведь на самом-то деле этот упрямец был плотью Химушкина! Умом необычный москвич это понимал, но чувства преобладали над разумом. Такой оборот чрезвычайно озадачил Семена Семеновича. Он стал размышлять, как это человек, считая себя разумным, не в состоянии участвовать в процессе «изваяния» собственной фигуры. И не только фигуры, но всего организма. Этот телесный придаток к сознанию развивается сам по себе, по неизвестно кем определенной программе. Программе не такой уж глупой, поскольку конечности практически всегда одного размера, волосы растут в одних и тех же местах, на руках и ступнях по пять пальцев и так далее. «Пуще всего обидно, что программа не моя, а чужая, — досадовал С. С. — Зачем мне ее наследовать или одалживать, если она неизвестно чья? Кто именно ее выдумал? Для кого? Да и срабатывает она как-то усредненно. Как будто для одного индивидуума была намечена. Никаких фантазий: темные или светлые волосы, рост 170–190, вес 70–90; каждый должен есть, пить, и притом регулярно, живет около 70 лет при температуре плюс 9 — 45 градусов. Возникает ощущение, что арендовал я чей-то торс со всеми внутренностями. И не столько взял заочно напрокат, как теперь оказывается, ведь это дело свободного выбора, а кто-то подсунул его мне без малейшего согласования с самой главной инстанцией. То бишь лично с Химушкиным! Как в этих обстоятельствах я смогу свое тело называть своим? Не скажешь же: „Эй, ты, легкое, не дыши полтора часа!“ Или: „Плечевой мускул, разрастись до ствола векового дуба!“ Уж очень много за меня решает генетический код. Да что много — почти все! Позор! В самом себе себя почти нет! Ни в одном процессе собственного организма я не участвую. Я чужак. Должен принять тело, которое унаследовано из темного прошлого стихийных мутаций. Например, этот неизвестно почему выпирающий упругий орган — ведь я не давал ему никакой команды, я о нем даже и долю секунды не вспомнил. А он торчит. Ну чего ты торчишь, дурень? А мои мерзкие бородавки на голове? А поганое плоскостопие? Или эти покатые, недоразвитые плечи? Или эти подагрические плюсны? А язва желудка? Или мой болезненный свищ на кобчике? Или варикозное расширение вен?.. Тьфу! Лютый враг такого безобразия не сотворил бы! А собственная неподвластная генетическая сила — вот смогла же! Да! Тут я ничем не в состоянии командовать. Лишен малейшей возможности себя изменять. Мастерить из себя субъекта по собственному разумению. О, я бы себя образцово вылепил. Ведь Ван Гог рисовал автопортрет девять месяцев, Достоевский выписывал Мышкина две зимы, Микеланжело ваял Давида три года, Жоржу Бизе понадобилось пять лет, чтобы создать Хосе. Сколько необходимо времени, чтобы сотворить образ Химушкина во плоти? Год, два? Но тут необходимо отметить одно престранное обстоятельство. Сколько бы я ни ополчался на человечество, я все же еще нередко мил самому себе. Значит, не все так окончательно скверно, мои соплеменники или малая часть из них еще могут вызывать во мне симпатии. Ну да, мы не в состоянии выстраивать здание собственного тела, большинство из нас отвратительны на вид и безобразны в поступках, но все же умнее нас еще никого нет. Скромный разум, а заметить его можно, хотя бы под микроскопом. Особенно если взглянуть на род людской с позиций тысячелетий. Мелкими шажками мы начинаем подходить к пониманию того, что оказались на пороге кризиса. Это больше обо мне самом, чем о ком-либо. Вот сейчас я готовлюсь ко сну, усилия затрачиваю, только что-то не получается. Впрочем, я бы охотно предпочел удовольствие заказать пышный траур по собственной персоне и по всему людскому миру. Тьфу! Жалкое создание!»