вообще даже не помышляли). И потому добродетельные вандалы избегали, как огня или чумы, карфагенских притонов разврата, пристанищ порока и общения с продажными женщинами. Мало того, они принудили всех карфагенских блудниц вступить в законный брак, исполнив таким образом заповедь апостола Павла, чтобы, «во избежание блуда, каждый муж имел свою жену, и каждая жена имела своего мужа» (1 Кор. 7, 2).

К счастью для себя, ни Сальвиан, ни Гейзерих не дожили до той поры, когда слишком уж соблазнительный град греха – Карфаген – через несколько поколений все-таки одолел воздержанность вандалов. Собственно, этот процесс начался уже после смерти вандальских (и, надо думать – аланских) «чудо-богатырей» эпохи Великого завоевания. Однако, в отличие от Сальвиана, у Гейзериха хватило воображения представить себе возможные последствия. И, будучи более дальновидным, чем благочестивый пресвитер из Массалии, сын Годигисла сделал все, чтобы оградить своих воинов от вредного влияния развратного Карфагена. Автору этих строк неизвестно, требовалось ли воину-вандалу (или воину-алану) особое разрешение начальства на посещение «африканского Вавилона» вроде выдаваемого (или не выдаваемого) скажем, военнослужащим германского вермахта разрешения на посещение считавшегося столь же опасным для их морального облика Парижа в годы Второй мировой. Однако не приходится сомневаться в том, что Гейзерих придумал, чем занять своих высоконравственных вояк, причем весьма приятным и привычным для них способом.

Прокопий Кесарийский писал по этому поводу в главе IV первой книги своей «Войны с вандалами» следующее:

«Победив тогда в сражении Аспара и Бонифация, Гизерих проявил замечательную, достойную рассказа прозорливость, чем и закрепил счастливый для себя исход войны. Опасаясь, что, если вновь двинется против него войско из Рима и Византия, вандалы не смогут ни проявить такой же силы, ни воспользоваться таким же счастливым стечением обстоятельств (ведь человеческие дела ниспровергаются Божьей волей, а физическим силам свойственно приходить в упадок), боясь всего этого, он не возгордился от успехов, но заключил мирный договор с базилевсом Валентинианом (западноримским принцепсом Валентинианом III, сыном Констанция III, соправителя августа Запада Гонория, и Галлы Плацидии, правившим в 425–455 гг.) на том условии, что каждый год будет посылать базилевсу дань с Ливии, а одного из своих сыновей, Гонориха (Гунериха. – Примеч. авт.), отдал в качестве заложника за выполнение договора».

Возможно, никто из германцев не был способен оценить и понять римлян так правильно, как Гейзерих.

Он правильно их оценил и понял – и потому давал римлянам все, чего они хотели, – договоры, гарантии, нотариально заверенные документы с печатью и собственноручной подписью переговорщиков и даже одного из своих сыновей-царевичей в качестве заложника (обычай обмена заложниками был в то время широко распространен и между германцами). Однако за этим внешне вполне благопристойным фасадом Гейзерих, почти что на глазах у дипломатов, курсировавших между Римом (куда при августе Валентиниане III была, из уважения к традициям, возвращена столица Западной империи, при сохранения Равенны в качестве императорской резиденции-убежища на крайний случай) и Карфагеном, занимался тем, чем можно было безнаказанно заниматься и в мирное время, не нарушая положений Иппонского договора.

Явно не без влияния Гейзериха (не жалевшего на подкуп нужных людей богатств, награбленных у римлян) гуннский «царь-батюшка» Аттила напал на западноримскую Галлию, якобы желая вынудить регентшу Галлу Плацидию отдать ему в жены свою дочь Гонорию (Онорию). При этом подлинной целью «Бича Божьего» была не сама Галлия, а расположенное в ее юго-западной части Толосское царство вестготов, подчиненное Риму лишь формально и постепенно распространявшее свою власть на Испанию. Гейзерих опасался, что вестготы могут, по стопам вандалов, переправиться из Испании в Африку – и тогда ему не поздоровится. Однако же Аттила был отброшен римско-вестготским войском Флавия Аэция, разбившего (хотя и не добившего окончательно) его гунно-германскую Великую армию под Каталауном, близ нынешего города Шалон-на-Марне во французской провинции Шампань. Тем не менее вестготы были настолько ослаблены, что им было теперь не до высадки в Африке. Так что Гейзерих своей цели все-таки добился.

Пока в Карфагене римский «трибунус волуптатум» (особый уполномоченный императора по вопросам сладострастия, или распорядитель наслаждений – была такая должность) складывал чемоданы, передавая сферу своей ответственности и своих должностные обязанностей в руки вандальской «полиции нравов», Гейзерих занимался несравненно более важным делом. А именно – военным обучением молодых вандалов, бывших еще малыми детьми в пору переправы из Испании в Африку. Он неустанно муштровал их, обучал обращению со всякого рода оружием и учил не уступать ни в чем тем элегантным африканским римлянам, что неустанно им нашептывали на своей латыни всяческие непотребства, вводя в соблазн и склоняя к безнравственным мыслям и поступкам. В то время как бездействовавший и запущенный, ввиду мира с вандалами, военный флот западной части Римской «мировой» державы «чинно догнивал», Гейзерих снаряжал свои корабли, вербовал в их команды самых отчаянных головорезов из числа своих новых подданных, нанимал мавританских гребцов и лоцманов. На Европу между тем обрушилась новая напасть – гунны Аттилы вторглись во Фракию, а затем – в Северную Италию. Римлянам было не до Гейзериха. И тот рискнул-таки, в порядке эксперимента, предпринять несколько пиратских рейдов. Разумеется, не в акватории Восточной, «Ромейской», империи (еще обладавшей боеспособным флотом), чтобы не доставлять лишних неприятностей Аспару – другу и союзнику (а также, вероятно, соплеменнику) вандальского царя. А в другой части Внутреннего моря, принадлежавшей Западной Римской империи, чей слабый император-недоросль пытался компенсировать свою все более очевидную военно-политическую слабость периодическими проявлениями зверской жестокости.

Поначалу римлянам было неясно, что за морские разбойники в мирное время и как гром среди ясного неба обрушивались на тот или иной прибрежный город и, ограбив его, снова исчезали, так сказать, «в тумане моря голубом», не дожидаясь схватки с поднятым по тревоге гарнизоном. В конце концов, пиратов в маре нострум было много, причем во все времена, со времен этрусков, Ганнибала и его отца – Гамилькара (Абдмелькарта). Так вандальская молодежь вызнавала и изучала морские пути, места возможной высадки, упражнялась в ведении войны на море, готовясь к широкомасштабным военным действиям против римлян (Гейзерих вовсе не собирался предоставить эту честь одним только гуннам). Если бы не слишком большие расстояния, разделяющие Вандальское и Гуннское царства, не будь Аттила таким хитрым лисом (возможно, похитрее самого Гейзериха), царь вандалов и аланов вполне мог бы объединить свои силы с гуннскими и общими усилиями покончить с цепляющимся за подол своей матери-регентши недоумком на римском престоле, то и дело велящим казнить (а то и собственноручно убивающим) своих лучших полководцев…

Следует заметить, что даже в случаях, когда римляне начинали подозревать в совершении анонимных пиратских рейдов, фактически носивших характер морской разведки боем, именно вандалов и, соответственно, гневаться, Гейзерих всегда изыскивал возможность их задобрить. Вежливо извинившись (дескать, ошибочка