Тогда, после революции, в годы эмиграции, голода, обысков и бандитизма многое из того, что стяжали за свою жизнь представители эксплуатирующего класса, разбрелось по рукам тех, для кого и медный пятак был большой удачей. Не все из них, наверное, понимали, что попало к ним в руки и как этим можно воспользоваться. В феврале 1926 года на чердаке дома в Щипковском переулке милиционеры задержали известную тогда воровку Овчинникову. В своих лохмотьях она прятала золотые и платиновые ювелирные изделия с крупными бриллиантами. В поезде, под Москвой, беспризорники украли у Рабиновича паспорт и 1030 американских долларов. Решив, что это деньги деникинские, беспризорники почти все их сожгли.

Пользуясь тем, что по рукам стали ходить драгоценности, которые простые люди раньше и в глаза не видели, мошенники стали подсовывать своим согражданам стекляшки вместо бриллиантов, медь — вместо золота, собаку — вместо шиншиллы.

Были еще мошенники-«подкидчики». Действовали они вдвоем. Сначала подыскивали жертву. Потом один из них подходил к ней и начинал разговор о чем-нибудь (где находится то-то, как добраться туда-то и пр.). Этот мошенник назывался «бург». В тот момент, когда они разговаривали, мимо них проходил второй мошенник и ронял кошелек («шмель»), набитый бумагой. «Бург» кидался, поднимал его и объявлял своим. Фраер, или «ветошный», как его еще называли, начинал спорить и требовать раздела содержимого кошелька (вместо кошелька использовали и «куклу» — туго завязанный на множество хитрых узлов платок с бумагой). Тут возвращается «подкидчик». Он вне себя от горя, он бросается к «счастливчикам» и просит, требует вернуть ему кошелек, ведь в нем огромные деньги. «Бург» незаметно передает кошелек «ветошному» и обращается к «подкидчику» с предложением обыскать себя. Тот обыскивает и кошелька, естественно, не находит. Теперь «ветошный» передает бумажник «бургу» и просит обыскать и его. «Подкидчик», или как его еще называли «бугайщик» (от слова «буга» — бумажник), обыскивает, во время обыска роется в его портмоне и подменяет его деньги на бумагу, после чего возвращает портмоне «фраеру» и уходит. Смывается и «бург».

Действовали «подкидчики» и по-другому. Когда «бугайщик» сообщал, какая сумма у него была завязана в платке («кукле»), «бург» предлагал фраеру забрать куклу, а ему отдать из своих половину суммы, что тот и делал.

А сколько было всяких игроков, опустошавших карманы доверчивых москвичей и приезжих! Работавший в те годы в московской милиции Дубинин вспоминал: «Игрой в три листика занимались специально приезжавшие из Тамбовской области. Играли на Смоленском, Сухаревском рынках… Они приезжали целой деревней со всем семейством и считали это шулерство своим основным трудом. Как-то при задержании пытались дать мне взятку в миллион рублей. Установили за мной слежку от самого дома, наняв для этого велосипедиста, который предупреждал их криком «Идет!», а однажды в Песковском переулке даже стреляли в меня».

Милиционеры знали многих игроков в лицо. На Сухаревском рынке, например, «работал» карточный шулер Толмачев. Посетители рынка, проходившие мимо его табурета, слышали, как он зазывал ротозеев: «Рупь поставишь — два возьмешь!» Главой сухаревских карточных мошенников был Локтев. Когда он надоел милиции и его арестовали, то в протоколе допроса на вопрос «род занятий» Локтев откровенно написал: игра в карты в «три листика». Но в тюрьму Локтев не попал. Психиатры признали его душевнобольным и рекомендовали лечение. Поместили в больницу имени Кащенко. Подлечился, вернулся на Сухаревку. Милиции заявил, что в «три листика» больше играть не будет, а будет играть в «решето», в «пирамидку». Когда же его спросили, а будет ли он обманывать, не задумываясь, ответил: «А разве есть игра без обмана?» Его снова арестовали. Народный суд Сокольнического района постановил: «Содержать Локтева в психбольнице, а если найдутся желающие взять его на поруки — освободить, запретив ему и опекуну жить в Москве пять лет. И опекун должен каждый месяц доставлять Локтева к районному врачу-психиатру». Несмотря на все внешнее обаяние Локтева, опекуна для него не нашлось, однако через несколько дней после судебного решения Локтев снова появился в помещении Сухаревского участка Сокольнического нарсуда. Об этом секретарь суда донес прокурору, и Локтева снова арестовали во время карточной игры. На этот раз в протоколе допроса в графе «местожительство подозреваемого» со слов Локтева было записано: «Больница имени Кащенко». 14 августа 1927 года Сокольнический нарсуд постановил направить Локтева в колонию для душевнобольных под строжайшую ответственность администрации. Потом говорили на Сухаревке, что видели Локтева на каком-то рынке и что он играл там в какую-то новую и неизвестную игру и нажил большие деньги, с которыми уехал за границу.

Участников игры в «три листика», которой промышлял Локтев, трое: банкометы, их еще называли «хевра», «хевристы», их сообщники — «набива», или «набивисты», и так называемые «караси», то есть те, кого обманывают. «Банкомет» выставляет табуретку на рынке и приглашает народ играть. Игра простая: из трех карт надо угадать туза. Подходят несколько человек. Один ставит 100 рублей, вытаскивает из трех предложенных ему карт туза и получает 200 рублей. Хочет играть еще, но «банкомет» возражает, мол, выиграл, теперь дай другому. «Карась» решается и указывает карту — туз. И он выиграл. Ставит 200. В этот момент «банкомет» отворачивается, а «набивист» отгибает карту, показывает «карасю» туза, и тот снова выигрывает. История повторяется, но на этот раз «банкомет» успевает заменить туза двойкой. Проигрыш. Ставит еще. «Банкомет» отворачивается. «Набивист» отгибает карту и показывает «карасю», прикрыв большим пальцем, одно очко у двойки. Снова проигрыш. «Карась» стремится отыграться, но это ему не удается. Ну а если «карась» все же угадает туза, то кто-то из «набивы» крикнет: «Пожар!» — «карась» обернется, а в это время туза ему заменят на другую карту.

Были не только «три листика». Были мошенники, поджидавшие свои жертвы в трактире. Туда заглядывали шедшие с рынка крестьяне, продавшие свой товар. Подсаживался к такому крестьянину мошенник, доставал из кармана спичечный коробок и предлагал отгадать четное или нечетное в нем количество спичек. При этом он позволял крестьянину самому пересчитать количество спичек в коробке. Потом, во время игры, он вынимал из коробка какое-то количество спичек и спрашивал: «Чет или нечет?» — и крестьянин никак не мог угадать, четное или нечетное количество спичек осталось в коробке. Скажет «чет» — а получается «нечет», скажет «нечет» — а получается «чет». Секрет прост: жулик вынимал из коробка то четное, то нечетное количество спичек, и соответственно в коробке оставалось четное или нечетное их количество. Простому крестьянину такие математические хитрости были неведомы, но зато приносили большие барыши мошенникам. В моду эта игра вошла в 1922–1923 годах. Потом крестьяне поумнели, и обманывать их таким способом не стало никакой возможности.

У высоких каменных стен, опоясывающих Спасские казармы, на Садовой, недалеко от Сухаревки, в 1922 году было свое «Монте-Карло». Здесь играли «на старшего», «в ремешок», крутили рулетку, устраивали беспроигрышные лотереи. На ящике или табуретке лотерейщик выставлял часы, портсигары, электрическую арматуру и прочие интересные и стоящие вещи. Желающий их выиграть должен был внести небольшую плату, бросить кубики (их было три или четыре) и получить какую-нибудь вещь, стоящую в списке под номером, равным сумме выпавших очков. «Пожалте получить!» — торжественно провозглашал лотерейщик и извлекал на свет из висевшей на плече сумки спичку, иглу для чистки примуса или бельевую скрепку, одним словом, что-нибудь такое, что не стоило и вносимой за игру платы. Портсигары и часы оставались на табурете. Все дело было в том, что в списке они фигурировали под первыми однозначными номерами и при бросании нескольких кубиков выпасть практически не могли. Люди все-таки надеялись выиграть, выигрывали всякие пустяки и радовались этому.