Вольдемар Линтин себе такого вопроса не задавал. Он решил броситься.

Итак, Линтин замыслил бежать из дому. Одному этого делать не хотелось, и он позвал с собой приятеля, Виктора Соколова. Тот был старше его на полтора года, но учился в пятом классе. Очевидно, был второгодником. Соколов согласился. Решили кого-нибудь ограбить, чтобы добыть деньги на дорогу. Линтин украл из дома 80 рублей, золотое кольцо матери, а у соседа по фамилии Музыкант — револьвер. Соколов захватил из дома кортик своего отца. 7 сентября 1936 года они бежали. Ограбление планировали совершить в ЦПКиО имени Горького, но никого подходящего для этого не нашли, да и Соколов не хотел участвовать в грабеже. Он даже позвонил домой Линтину и сказал, где они находятся. Так бесславно закончилась их первая попытка стать гангстерами.

Но мысль, внушенная Сатаной, не оставляла Линтина. К тому же взыграло его самолюбие. Он почувствовал, что должен не только сбежать, а переступить через что-то страшное. Именно это страшное навсегда порвет его связь с родителями, с домом, с Москвой, со страной. Короче говоря, он решил убить своих родителей. Поделился этой идеей с Соколовым Тот испугался, но отговаривать не стал. Линтин и так издевался над ним за прошлое предательство. Новый побег назначили на 26 сентября 1936 года. Вольдемар попросил у соседа велосипед покататься, а потом, вместе с Соколовым, сдал его в скупочный пункт за 225 рублей. Вечером Соколов взял дома белье и кортик и пошел к Линтину. Они должны были в этот вечер осуществить свой план, но отец Соколова обратил внимание на то, что сын долго не возвращается домой, и на то, что опять пропал его кортик, и пошел к Линтиным. Своим приходом он расстроил планы детей. Родители смогли спокойно проспать еще одну ночь. На следующий день Карл Карлович Линтин потребовал от сына, чтобы он вернул соседу велосипед, а сам ушел на работу — тогда по субботам работали. Вольдемар сказал матери, что пойдет за велосипедом, а сам, выйдя из дома, остался ждать за углом, когда уйдет мать. Здесь к нему подошел Соколов. Стали ждать вместе. Вскоре Линтина из дома ушла. Вольдемар и Виктор пришли в квартиру и стали собирать вещи. В это время вернулась Евдокия Иосифовна (как чувствовала) и, увидев, что ее сын опять убегает из дома, стала кричать и возмущаться, грозить, что позовет отца. Тут Вольдемар взял кортик и ударил им ее в спину. Она попыталась выбежать из квартиры, но сын свалил ее на пол и стал бить по голове молотком, который ему передал Соколов. Евдокия Иосифовна была еще жива, она хрипела. Мальчики ее перетащили и уложили в ванну. Здесь Вольдемар ударил ее еще пятнадцать раз кортиком. Линтина умерла. Соколов замыл кровь в комнате, а Линтин вызвал по телефону такси, быстро собрал чемодан, затем отключил в квартире свет, вывернув пробки и на такси с Соколовым уехал на вокзал. Нечего и говорить о том, какую страшную картину застали, вернувшись домой, Карл Линтин и Музыкант. Сообщили, конечно, в милицию. Вольдемара Линтина и Виктора Соколова объявили в розыск Но найти их было не так-то легко. Никто не знал, куда они уехали. А беглецы после Саратова, куда их привез московский поезд, пустились бродить по маленьким городкам и, наконец, в октябре того же 1936 года приехали в Ташкент. О том, чтобы перейти границу, и речи быть не могло, гангстеров из них не получилось: ни навыков, ни связей, ни опыта, ни силы у ребят не было. Даже языка узбекского они не знали. Воровали на рынках что придется, побирались, пытались совершать карманные кражи. Однажды при такой попытке они попались. В милиции Соколов назвался Борисовым и получил два года. Линтин назвался Федоровым. Он постоянно хныкал, имел жалкий, ничтожный вид, и милиционеры, пожалев, отпустили его. Оставшись один, наш «гангстер» совсем раскис. Промыкался несколько дней без жилья и пищи и пришел в милицию, где и рассказал, кто он и что совершил. Его отправили под конвоем в Москву. Отыскали и Соколова. Судебная коллегия Московского городского суда под председательством Н. С. Сымантовича 3 марта 1937 года дала Линтину, учитывая несовершеннолетний возраст, восемь лет, а Соколову — два года лишения свободы.

Евдокию Иосифовну похоронили. Карл Карлович женился на другой женщине. В 1945 году К. К. Линтин с новой женой уехал жить в Ригу. Вскоре, освободившись из заключения, к нему приехал и Вольдемар. Трудно представить встречу сына и отца, о чем они говорили. Наверняка можно сказать одно — Вольдемар отцу врал. Он так и не осознал своей вины. В июне 1948 года его вновь осудили за грабеж и кражу и дали пять лет. Освободился он по амнистии от 27 марта 1953 года. Что с ним стало потом, сказать не могу не знаю, но думаю, что стал он вонючим уголовником, жестоким и злым на весь мир. Никто не знает, где находится его могила, чтобы вбить в нее осиновый кол.

Остановлюсь еще на трех довоенных убийствах, дела о которых рассмотрел Московский городской суд. Существовал в Москве инвалидный дом имени Радищева. Инвалиды жили бедно, но хлеба, как говорится, хватало, от голода не пухли. А вообще, смертность была относительно высокой: люди все-таки больные, да и в большинстве своем старики.

Завелся в этом доме инвалид С. В. Чернов. Боялся он смерти, и умирать ему не хотелось, а тем более раньше других. Некоторых, у которых физиономия круглая, вообще возненавидел. И стал он вести разговоры о том, что все равно все скоро умрем, кому нужна такая жизнь, не лучше ли самому стать хозяином своей смерти, чем ждать от нее милости и дрожать от страха. Даже писал стихи на эту тему и отсылал их фельдшерице Сергеевой. Нашел он и единомышленников. Инвалидам А. А. Грузинову и Г. П. Барышникову жить надоело, и они приняли откровения Чернова чуть ли не как новую религию. Решили организовать групповое самоубийство. По намеченному плану самоубийство первыми должны были совершить инвалиды Гусев, Кострикина (она больше всех жаловалась на свою несчастную жизнь) и Чернов. Гусев и Грузинов достали где-то наган. Самоубийство было назначено на 27 мая 1934 года. Грузинов должен был помочь застрелиться Гусеву и Кострикиной, пристрелив их или добив в случае неудачных выстрелов, а затем передать пистолет Чернову для самоубийства. В назначенное время Гусев, Грузинов и Кострикина встретились в условленном месте за речкой. Гусев выстрелил себе в лоб, но то ли лоб оказался крепким, то ли пистолет слабым, но пуля дала рикошет, и Гусев, раненый, упал на землю и стал стонать. Тогда Грузинов взял наган и выстрелил Гусеву в глаз (очевидно, лоб пробить не надеялся). Гусев был убит. Видевшая эту малоприятную процедуру Кострикина стала кричать и умолять Грузинова пощадить ее, но тот, очевидно войдя в раж, застрелил и ее. В себя же он стрелять не стал (может быть, в должности палача нашел призвание и стимул для жизни?), а выстрелил в дерево. Потом они с Черновым закопали трупы и пошли, как ни в чем не бывало, обедать. Гусева и Кострикину особо не искали. Решили, что они пустились в какое-нибудь путешествие. Такое с постояльцами дома инвалидов случалось, тем более что и сам Радищев, имя которого носило их «кефирное заведение», любил путешествовать. Но Чернов своей гнусной деятельности не прекратил. В 1935 году ему удалось сагитировать на самоубийство инвалидов: Куликова, Логинова и Облитяева. Правда, последний вовремя одумался и из дома инвалидов сбежал. Чувствуя безнаказанность, Чернов стал призывать инвалидов к убийству работников дома. Угрожал им в своих письмах расправой. Это его и сгубило. Вмешались «органы», откопали трупы. Прижали основателей «клуба самоубийц» и арестовали их. Судебная коллегия Московского городского суда приговорила Чернова и Грузинова к расстрелу.