Кроме того, всякий раз, когда она мне улыбалась, я чувствовал, как у меня сердце уходит в пятки. Ну или немного выше. Да уж, ради нее я сделаю абсолютно все. Да и, собственно, уже сделал. Возможно, мне и стоило бы беспокоиться на этот счет, но я не стал. Может, это и было доказательством моего слабоумия, но я уже давно смирился с тем фактом, что мне по жизни приходится сталкиваться с кучей неразрешенных проблем и я вынужден до конца своих дней выбирать меньшее из зол, входящих в скудный набор вариантов, которые предлагает судьба.

— Я посмотрю в церкви! — крикнул я. Я подумал, что сам факт, что я собираюсь войти в это место с намерением кого-то убить, должен ее обеспокоить. Даже если она отреклась от церкви, ее все равно воспитывали в католической вере, поэтому такой символ, как церковь, должен для нее что-то значить.

— Хорошо. Только будь осторожен.

Я замер на пороге потрескавшегося здания и принюхался. Зомби не пахло, но… В нем не было возвышенности собора. Это было просто грязное, полуразвалившееся здание, выкрашенное в желто-коричневый цвет — цвет уныния, подходящий для постройки, в которую не вкладывали душу и в которой царит атмосфера гнетущей безысходности.

Воздух внутри темного помещения был неподвижным и затхлым. И хотя ничто не шевелилось, я видел повисшее в воздухе облако пыли, которое искажало и застилало пеленой вид церковных скамей. Я окинул быстрым взглядом перевернутый алтарь и заколоченные окна, но зомби было бы совершенно негде здесь спрятаться. И все же помещение не было пустым. Возможно, там поселились привидения. Не знаю, что там было, но я лучше выпью раствор цианида, чем вдохну в себя этот воздух. И пусть это звучит мелодраматично, но я был оскорблен до глубины души. Нинон права, этот поселок следовало сжечь. Сен-Жермен отравил здесь все.

И хотя я никогда прежде его не встречал, он вызывал у меня жуткую неприязнь.

Я быстро проверил все остальные здания. На моей стороне улицы их было только четыре. Я не стал рыскать по темным углам и заглядывать в каждую щель. Профессиональный вор-домушник покатился бы со смеху, глядя на мои жалкие потуги учинить обыск. Черт, да Коразон, и тот стал бы надо мной смеяться! Неожиданно мне пришла в голову леденящая кровь мысль, что зараза могла распространиться и на животное царство, а мне совсем не хотелось наткнуться на зомбированных крыс, скорпионов или гремучих змей.

Я вернулся к Нинон и застал ее поливающей бензином еще корчившиеся в судорогах тела. На запах это существенно не повлияло.

— В багажнике джипа есть еще одна канистра, — сказала она. — Облей как можно больше зданий. Не знаю, получится ли, но я хочу сжечь это место дотла. Мы не должны оставить Сен-Жермену ни одного укрытия.

Вот такой была дама моего сердца. Если сжигать, то сразу дотла.

Я взял из багажника джипа еще одну красную канистру с бензином и отправился туда, откуда пришел. Возможно, фасад и не будет гореть ярким пламенем, но под ним было сухое, ветхое дерево, которое моментально займется.

Не хочу показаться бесчувственным чурбаном, но на случай, если вы вдруг окажетесь в похожей ситуации, имейте в виду, что зомби великолепно горят. По крайней мере, старые так уж точно. Мы использовали их в качестве запала для зданий, которым не досталось бензиновой заправки. Я рад, что среди них не оказалось по-настоящему свежих, — нам и высохших хватило с головой. По-настоящему омерзительными были только их конвульсии, но спустя некоторое время я перестал их замечать. И все же со всем этим мы провозились гораздо дольше, чем планировали, и под конец, думаю, были эмоционально выжаты.

Прошу отметить, что я совсем не трус. Жизнь на ферме подразумевает серьезные происшествия, когда поблизости не оказывается никого, кто мог бы оказать медицинскую помощь, поэтому и животных приходится забивать, и все такое прочее. Я всегда гордился, что у меня «чугунный» желудок и я могу с достоинством выйти из любой непростой ситуации. Но при этом я никогда не был садистом. Как и не посещал кинофильмы со сценами насилия, не говоря уже о том, чтобы в жизни наслаждаться видом брызгающей во все стороны крови, даже если разлетающиеся мозги давно усохли и обладали интеллектом на уровне вяленого мяса. Или это запах так меня доконал. В итоге, когда пришло время обедать, у меня пропал всякий аппетит. Нинон тоже не изъявляла особого желания поесть. Только кот, по-видимому, проголодался, но он ограничился тем, что пожевал сломанную шею грызуна, пойманного накануне.

Несмотря на отсутствие аппетита, я все же взял предложенную Нинон флягу и несколько крекеров с устрицами. Я отвинтил крышку, и мой нос был счастлив сообщить языку, что сейчас он отведает пахнущий дымом виски МакКаллума. Я не мог напиться, но это был вкус дома.

Нинон выпила после меня, как и я, сделав один глоток, а потом положила в рот кусочек крекера. Мне внезапно пришло в голову, что это напоминает пародию на причастие. Интересно, понимала ли это она? Так было заведено на полях боя — священники причащали или даже отпускали грехи, чтобы вслед за этим отправить солдат на смертоубийство. Как там поется в «Выживании святой Джоан» — что-то о святости пушечного огня? Что война — это орудие Господне?

И снова религия. Я постарался отогнать эту мысль прочь, и она ушла после того, как я медленно досчитал до пяти, после чего постарался максимально расслабиться.

Я очень внимательно оглядел Нинон. Прошло почти восемнадцать часов с тех пор, как я видел ее обнаженной. Это слишком много. И как бы дико это ни звучало, учитывая то, чем мы только что занимались, я снова ее хотел, но на этот раз предпочел бы ограничиться обычным обменом флюидами тел. И конечно же, не здесь. Пылающий костер не располагал к романтике.

Мой прежний оптимизм пошел на спад. Я задумался, а доведется ли нам вообще когда-нибудь пройти, держась за руки, по парку, покормить уток хлебными крошками, оставшимися в корзине после совместного пикника, или в снежный рождественский день под песни колядовщиков уплетать за обе щеки жареного гуся с каштанами. Сейчас эти вещи показались мне невообразимыми. Наши жизни никогда не станут настолько нормальными. У нас никогда не будет своего дома, детишек и работы с девяти до семнадцати.

У меня запекло в глазах, кожа век опухла и туго натянулась, но я не заплакал. Дело не в том, что я пытался изобразить из себя мачо, вовсе не в том. Просто слезы здесь были неуместны — я не мог рассчитывать на жалость человека, который даже больше, чем я, нуждался в утешении. Я только сейчас осознал и стал оплакивать свою потерю, а она живет с этим уже четыреста лет. Нет, я не мог ныть по этому поводу, давить на жалость. Вот разве что секс…

Я стряхнул пыль с одежды и наблюдал за тем, как она облаком взметается вверх, пока глаза не высохли окончательно.

Я был грязным, вонял дымом, бензином и кое-чем похуже. Изо всех возможных комбинаций запахов эта меньше всего походила на афродизиак, если только ваша женщина не «повернута» на крематориях. Прильнуть к человеку, от которого исходит такой запах, тоже вряд ли кто-то захочет.

Нет, обойдусь без секса. Пока.