– Здрасте, – хмуро поприветствовал он Лагутину.

– И вам не хворать, – отозвалась она настороженно и тут же надавила пятерней на голову сына, запихивая его глубже под прилавок. – Что-то купите?

– Да, пожалуй, помидоров. Килограмм.

Он вдруг вспомнил, что сегодня будет ночевать в другом доме. И там же, возможно, ужинать. Надо было что-то купить, наверное. Неловко есть чужие продукты.

Он уже и сумки перетащил из машины. Саша молча кивнула, когда он спросил разрешения. И глянула с тоской, когда он сказал, что, если Алла Геннадьевна вернется, он ей все объяснит.

– Она не вернется, Сережа, – и всхлипнула. – Она не вернется…

– Что-то еще? – Черные глаза Лагутиной смотрели недобро, как будто даже зло.

– Еще картошки, лука и… персиков.

Он замешкался, потому что голова парня высунулась все же из-под прилавка. На Назарова уставились невероятной голубизны глаза, рот у парня был приоткрыт, с уголка на подбородок стекала слюна.

– Это ты-ы-ы? – протянул парень, глаза осветились узнаванием.

Сергей спешно укладывал покупки в пакет, предложенный Марией, полез за деньгами. На парня он старался не смотреть.

– Двести восемьдесят пять рублей, – сказала Маша, взяла деньги, отсчитала сдачу. – Спасибо за покупку.

– Где Горелов? – спросил он, забирая мелочь.

– Что?!

Она так резко отдернула руку, когда высыпала ему сдачу в ладонь, что задела локтем сына, попав ему прямо в лоб. Тот тут же захныкал, как маленький ребенок. Залез под прилавок. И принялся колотить по дощатому настилу кулаками и орать во все горло:

– Злая! Злая дура! Злая! Стасу расскажу… Расскажу брату…

– О господи! – Она мученически улыбнулась, пожала плечами. – Я не знаю, где он.

– Что вас с ним связывает? – спросил Сергей, стараясь не обращать внимания на усиливающиеся крики из-под прилавка.

– С кем?! – притворно удивилась Маша.

Ее руки вдруг начали нервно теребить уголки темно-синего передника. Полная грудь, обтянутая ярко-красной кофтой, волнительно заходила.

– Со Степаном Сергеевичем?! – переспросила Маша и прошлась языком по губам. – Да ничего! Что меня может с ним связывать?! Вон моя вечная связь под прилавком орет. Что меня связывает с Гореловым? Да ничего!

Ее взгляд заполошно заметался по прилавку, умчался вдоль рядов, попрыгал по посетителям рынка – загорелым, полуголым, с корзинками и пляжными сумками, проскакал по фруктовым и овощным пирамидам. Она смотрела куда угодно, только не на него. Она боялась? Она чего-то боялась? Или что-то знала?

– Где он, Мария Петровна? Где Горелов?

Она замотала головой, с силой вжимая ее в плечи. Глаза остановились наконец на пакете в его руках.

– Я не знаю, – выдохнула она через паузу. – Я не знаю, где он.

И тут вдруг лохматая голова ее больного сына выскочила из-под прилавка. Слюнявые губы вытянулись в неприятной улыбке. Пользуясь замешательством матери, он тут же встал во весь рост. Комкая рубаху, задрал ее до подбородка, обнажая мускулистый живот, крепкую грудь. Егорка начал чуть приплясывать и, разбрызгивая слюни, кричать:

– А Степка уехал! Степка уехал! Навсегда уехал! Степка…

Маша побледнела, ухватила сына за рукав и потащила вниз.

– Сядь же! Сядь, придурок!

– Ты злая, злая, злая… – захныкал Егорка, но неожиданно утих.

Назаров глянул на бледную женщину, судорожно поправлявшую яркую кофту, передник.

– Так куда уехал Горелов, Мария Петровна?

– Я не знаю! – крикнула она с неожиданным надрывом. – Спросите у него, если поймаете!

И тут же из-под прилавка полетело:

– Не поймают, не поймают, не поймают! Никогда… Никогда…

Он был в ярости, когда, примчавшись на адрес Горелова, ткнулся кулаком в запертую дверь. А когда соседка сказала, что Степан еще с вечера с тремя сумками из дома вышел и не вернулся больше, он чуть не взвыл.

Сбежал! Сбежал! Он так и думал!

А все этот рохля Хмелев! Все он! Каждый свой шаг соломой выстилает. Для всех хочет быть замечательным. Вот что теперь делать?! Что?

– Ну, я не знаю, – неуверенно проговорил Хмелев, поглядывая на разбушевавшегося капитана исподлобья. – Обзвони вокзалы, аэропорт, снабди фотографией. Пусть понаблюдают.

– Он на машине уехал, Андрей Иванович! На машине! Вчера! – задыхаясь от гнева, возмущался Назаров. – Где его теперь искать?

– Ну… Гайцам позвони, они, может, где машину его засекли? – И неожиданно предположил: – Может, он просто с квартиры съехал. А из города вообще не уезжал никуда. Может такое быть, капитан?..

– Да запросто, – ответил ему в телефонную трубку Серега Иванченко, когда он ему позвонил через десять минут из своего кабинета, который прежде занимала Надя Головкова. – Город курортный. Сейчас горячий сезон. Квартира на набережной. Знаешь, сколько может стоить в сутки? Он мог съехать в какой-нибудь курятник, а хату сдать.

– Но он ее не сдал. Там никого нет, – неуверенно возразил Назаров.

– Значит, вот-вот подъедут. Ты просто, Серега, малость того… Перегибаешь! Тут не Дикий Запад, поверь. Нормальные люди живут, – принялся уговаривать его Иванченко вкрадчиво и миролюбиво. – Понимаю, Горелов тебе насолил когда-то…

Насолил!

Назаров мысленно выругался.

Он мучил его несколько часов подряд! Пытал! Он цеплял его за ключицу огромным рыболовным крючком и тащил по палубе яхты Беликова, намереваясь сбросить его за борт. Тащил, ступая босыми ступнями по его крови. И не передергивался, не брезговал. Просто втаптывал его кровь голыми пятками в отшлифованные доски палубы и улыбался. А когда Сергей терял сознание от боли, поливал его соленой морской водой. И ржал так оглушительно и так мерзко, что…

Что он не может поверить в его чистоту и невиновность! Он запачкан! В этом нет сомнений!

– Он не оставил ключей соседке, – мрачно изрек Сергей.

– Он мог договориться с жильцами и оставить ключи где-то еще, – фыркнул Иванченко.

– Он ничего не сказал Марии Лагутиной.

– А должен был?

– Он с ней дружен. И даже более того, как мне кажется. И сынок ее орал во все горло, что Степка сбежал.

– Да-а-а, сынок у Лагутиной свидетель авторитетный. – Иванченко противно хихикнул. – Ты у него еще чего-нибудь спроси. Он тебе расскажет!.. Ладно. Я тебя услышал. Ориентировка получена и будет запущена в работу. Ты это хотел от меня услышать?

– Спасибо, – скрипнул зубами Назаров.

Он честно не понимал, как так можно работать?! Совсем они тут, что ли, закостенели на местах?! Южное солнце их морит? Или курортная нега глаза застит? Один на пенсию собирается уже полгода и боится лишнее телодвижение совершить. Сидит целыми днями в кабинете, в окошко посматривает, зевает без конца и часы считает. Ну, еще на набережную может сгонять, на халяву чебуреков пожрать.