Другая истина состояла в том, что в тот отдельный миг, когда весь живой мир, кровожадно вопя, обрушился на него, норовя вцепиться в горло, он увидел его абсолютную правоту. В те секунды ему показалось абсурдным, что ему вообще позволялось жить так, как он жил, со всеми его глупостями, заблуждениями и маленькими радостями. Ему стало стыдно за свое небрежное высокомерие, с каким он относился к божественному творению. В глубине души он был согласен с моральной необходимостью собственного уничтожения.

Он лежал, вжавшись в землю, — смешной ушлепок, ничтожный, дрожащий. То, что от него осталось, то, чем он всегда был.

С Красного Поля он вошел в холл; ни одного свободного кресла, чтобы посидеть.

Мимо него сновали люди, и он старался избегать их взглядов. Нестерпимо хотелось жить. Это было невозможно, не родившись заново.

Он — тот знаменитый живой пес, быть которым лучше, нежели мертвым львом[73].

Вокруг был идиотский холл, снаружи — туннель улицы, где люди охотились друг на друга. Прими вызов или сдайся.

Он примет вызов, подумал Конверс. Это значило снова начать все с нуля, мелкий ушлепок вынужден сражаться.

Лучше быть живым псом. Это все, что они тогда знали.

* * *

Ее разбудила луна. Фосфоресцирующие лучи пробивались сквозь опущенные ресницы и рассыпались на мерцающие искры. Хлопнула дверца машины. В первое мгновение она не поняла, где находится.

Хикс спал в кресле, закинув ноги на письменный стол. Луна освещала половину его лица.

Она встала. Колени дрожали, странное ощущение струящейся жидкости под кожей, резкий химический привкус во рту. Но не тошнотворный, не противный.

Хлопнула вторая дверца, в патио зазвучали шаги. Она отодвинула штору и увидела Эдди Писа с красной банданой на шее. Ей показалось, что за его спиной виднеются еще фигуры, но тут его глаза скользнули по окну, у которого она стояла, и Мардж отступила назад в комнату.

Хикс проснулся и тер затекшие ноги.

— Это Эдди, — сказала Мардж.

Он прошел мимо нее и, прячась в тени за шторой, выглянул в окно. Раздался стук в дверь. Через плечо Хикса она увидела Эдди, стоявшего на крыльце, а позади него парочку — блондина и блондинку, похожих, как близнецы, и на голову выше Эдди Писа. Мардж разглядывала их, пока Хикс не опустил штору; они не показались ей того сорта типами, что мгновенно определяют уязвимое место любого.

— Это мы! — сказал Эдди Пис из-за двери.

Хикс метнулся к освещенному луной широкому окну:

— Скажи им, чтобы подождали.

— Минутку! — крикнула Мардж.

Прижавшись лицом к стеклу, Хикс вглядывался в фигуры на крыльце.

— Ни черта не вижу.

— Эй! — позвал Эдди Пис.

— Погоди, не впускай.

— Иду! — крикнула Мардж.

Он схватил вещмешок, лежавший возле кровати, встряхнул его и исчез в ванной комнате.

— Можешь открывать, — услышала она его голос из ванной.

Она впустила Эдди, сиявшего толстогубой улыбкой.

— Привет всем!

Эдди махнул парочке. Блондин и блондинка, входя, сдержанно кивнули ей.

— Господи Исусе! — воскликнул Эдди. — А нельзя зажечь какой-то свет?

Когда она зажгла свет, Эдди оглядел комнату:

— И где он?

Мардж молчала. Парочка смотрела на Эдди.

— Что стряслось? Он что, сделал ноги?

В этот момент из ванной появился Хикс, с пистолетом в каждой руке; он держал их у плеч стволом вверх, как ковбой с киноафиши.

Эдди шагнул вперед и выставил руки, показывая, что не вооружен.

— Матерь Пресвятая! — сказал он. — Вы только посмотрите на него!

Блондинка взглянула на Хикса и нахмурила брови. Ее спутник вышел вперед и загородил ее собой.

— Ну просто Буффало Билл, — сказал Эдди.

Хикс внимательно посмотрел на него и оглянулся, ища, куда положить пистолеты.

— Ты придурок, — сказал Эдди. — Будь я легавым, ты бы давно был трупом.

— И ты тоже, — ответил Хикс.

Мардж сходила в ванную комнату и принесла вещмешок. Хикс сунул в него пистолеты и повесил одной лямкой на плечо. Потом подошел к двери и выглянул наружу.

— Как вам нравится этот парень? — спросил Эдди своих приятелей.

Мужчина печально кивнул, словно его утомили люди, ведущие себя подобно Хиксу. Это был крупный, вялый человек. Из-за очков в стальной оправе смотрели тусклые голубые глаза проповедника. Женщина была очень похожа на него, такая же невзрачная, только, может быть, немного злее. На обоих были светлые кожаные куртки и расклешенные брюки. И то и другое совершенно новое.

Хикс отошел от двери и сел на кровать рядом с Мардж. Мешок поставил между собой и ею.

— Если эти вот берут оптовую партию, — тихо сказал он Мардж, — дело и вправду пахнет керосином.

Эдди Пис взял парочку под руки и подвел пред поскучневшие очи Хикса.

— Это, Рэймонд, самые милые люди, каких тебе когда-нибудь доводилось встречать. Знакомьтесь, Джеральд и Джоди — Рэймонд.

Джоди наклонилась пожать руку Хиксу, словно он был индейский вождь. Джеральд коротко помахал рукой.

— Садитесь, — сказал Хикс.

Джоди села, скрестив ноги, на ковер. Джеральд и Эдди Пис уселись на единственные два стула.

— Джерри — писатель, — объяснил Эдди Пис, — и к тому же чертовски хороший. Он хочет понять обстановку.

— Какую еще обстановку?

— Какая была в старые добрые времена в Малибу, приятель. Ну, ты понимаешь.

— Не понимаю, — сказал Хикс.

— Он хочет взглянуть на скэг, — продолжал Эдди. — Чтобы почувствовать атмосферу. — Он обернулся к Джеральду с жестом наигранного извинения. — Прости, Джерри, нельзя уже и постебаться, что ли? Давай ты сам все объяснишь?

— Это не так-то просто, — скромно сказал Джерри.

Ему не нравилось, когда его называли Джерри. Все смотрели на него.

— Я писатель, — сказал он.

Эдди Пис, сложив кончики большого и указательного пальцев, как повар с рекламы, послал ему воздушный поцелуй.

— Наркомания сейчас — серьезная проблема… или явление… очень серьезная. Особенно героиновая и особенно в данный момент.

— Особенно в данный момент, — подтвердил Эдди.

— Я хочу сказать, — продолжал Джеральд, — что, конечно, пробовал разную дурь, как и многие. В свое время выкурил не один акр травки, баловался ЛСД — дивные были видения. Но, буду честен, с героином не сталкивался, поскольку в моем кругу скэг просто не употребляли.