– Не на четырнадцать лет!

– Да. Не на четырнадцать, – она помрачнела и попыталась отыскать взглядом Олдвика, затем, словно очнувшись от минутного сна, спросила Лаверна, знал ли он о том, что её сестра встречается с Брюстером.

Лаверн заглянул ей в глаза, и неожиданно для самого себя спросил, любит ли она будущего мужа.

– Майк… – тонкие морщинки прорезали лоб Фелиции.

– Извини, – он заставил себя улыбнуться. – Сам не знаю, что на меня нашло.

Фелиция кивнула.

– Я, пожалуй, пойду, – Лаверн огляделся, желая убедиться, что никто ничего не услышал, не обратил на них внимания. – Увидимся в день свадьбы. – Он вернулся в отель и снова попытался заставить себя позвонить Виктории Гильярди. Дважды начинал набирать номер и дважды вешал трубку.

Ближе к вечеру позвонила Фелиция и, удивившись, что застала его в номере, спросила: как дела.

– Думаю позвонить одной девушке, – сказал Лаверн. Помолчал немного и рассказал о Виктории Гильярди.

– И как? Надумал?

– Пока нет, – он улыбнулся и прикурил сигарету. – А ты? Как дела у тебя?

– Звоню тебе, – Лаверн услышал, как она шмыгнула носом. Или же ему показалось? – Майк?

– Да?

– Позвони этой девушке. Обязательно позвони, – Фелиция положила трубку, не пожелав прощаться. Лаверн затушил сигарету и лёг на кровать. Закрыл глаза и попытался заснуть.

Ближе к ночи он услышал стук в дверь. Серый бесформенный плащ скрывал Фелицию, превращая её, скорее, в блудницу, тайно прокравшуюся к клиенту, чем в женщину, которая собирается в ближайшие дни выйти замуж, став порядочной леди.

– Ты один? – спросила она, робко заглядывая в номер. Лаверн кивнул. – А я, думала, что ты всё-таки позвонил той девушке. Думала, что зря потрачу время. Думала, что если здесь никого не будет, или ты будешь не один, то я смогу не чувствовать себя виноватой и…

– Ты не виновата.

– Я знаю, – Фелиция улыбнулась и вошла в номер. – Думаю, я просто хотела увидеть тебя ещё раз, – она сняла плащ. – До свадьбы, – надетое на ней платье обнажало спину, тонкая ткань струилась по бёдрам, отороченный драгоценными камнями лиф подчёркивал пышную грудь. – Нравится? – спросила Фелиция.

– Олдвик подарил? – спросил Лаверн, просто ради того, чтобы говорить хоть что-то.

– Килнер, – Фелиция улыбнулась.

– Килнер?

– Это друг. Друг, который познакомил меня с Олдвиком, – она подошла к Лаверну и заглянула в глаза. – Не хочешь обнять меня? – увидела сомнения на его лице и сама сделала первый шаг.

Было ли это постыдным и аморальным? Возможно, да. Но кто думает об этом в подобные моменты? Кто думает об этом, когда волны прошлого накатываются на песчаные замки настоящего, и кажется, что невозможно противостоять этим волнам, кажется, что лишь уступив, можно заставить себя двигаться дальше.

– Мне пора, Майк, – осторожно нарушила тишину Фелиция.

За окнами была ночь, и им пришлось включить свет, чтобы одеться. Лаверн открыл дверь и, выглянув в коридор, убедился, что там никого нет. Фанни ушла.

Он лежал на кровати и почему-то вспоминал сына, оставшегося в девяностых. Вспоминал не то, как они расстались, а то, как жили до болезни. Кип улыбался, и Лаверн невольно начинал улыбаться вместе с ним.

«Нужно будет обязательно позвонить Виктории Гильярди», – подумал он, выкурил сигарету и лёг спать.

На состоявшейся спустя два дня свадьбе Лаверн преимущественно молчал. Лишь однажды, встретившись со счастливой невестой, он пожелал счастья, да пару раз встречался взглядом с вечно недовольной им Стефани.

По возвращению в Чикаго он получил от Вестл Блингхем письмо, из которого узнал, что стал отцом и долго смотрел на разбежавшиеся перед глазами строчки, не в силах понять смысл прочитанного. Однако сомнений в правдивости слов Вестл не было. Он стал отцом. Отцом в этом мире. Отцом, у которого теперь есть собственный ребёнок.

Лаверн оделся и отправился в больницу. Узнав, что Вестл уже вернулась домой, он осторожно осведомился о её ребёнке. Морщинистая медсестра прищурилась, но, не увидев в посетителе монстра, коими представлялись ей большинство незадачливых отцов, сказала, что ребёнок родился здоровым, и очень похож на своего отца.

– Вы ведь его отец? – задала она последний вопрос экзамена, увидела, как Лаверн решительно кивнул, и позволила себе скромную улыбку. – Девочка очень ждала вас. Кормила ребёнка и всё время смотрела за окно.

– Я был в Нью-Йорке, – признался Лаверн.

Такси отвезло его на окраину города.

Старый покосившийся дом встретил его развешенными на верёвках пелёнками и детским плачем, доносившимся из открытого окна.

Лаверн поднялся по рассохшимся ступеням и постучал в дверь. Открыл ему отец Вестл. Седой и с выпавшими зубами. Он смотрел на Лаверна с видом разгневанного кардинала, уличившего лучшего друга в ереси. Ни одного слова не было сказано. Лишь взгляд.

– Майк! – оживилась Вестл, охлаждая накалившийся воздух. Она протиснулась мимо отца, словно он был бельевым шкафом, который рабочие не удосужились занести в дом, оставив на пороге.

Лаверн опешил, когда девушка бросилась ему на шею и поцеловала в губы.

– Подожди, – попытался остановить её Лаверн, искоса поглядывая на старика. Мистер Блингхем покраснел, тряхнул седой головой и ушёл в дом.

В следующий раз Лаверн встретился с ним лишь на свадьбе. Подвыпивший старик горячо поздравил дочь и сдержанно пожал руку зятю. Молчание затянулось, но подоспевший вовремя Джаспер Самерсфилд разрядил обстановку очередной шуткой и предложением мистеру Блингхему выпить с ним за здоровье его прекрасной дочери.

Брачная ночь вышла сдержанной и нежеланной, и если бы Вестл не взяла на себя инициативу, то Лаверн, скорее всего, пролежал бы всю ночь, прислушиваясь к тишине и сопению ребёнка.

К новой жизни пришлось привыкать, и даже опыт, который он получил в девяностых, не мог помочь. Тогда они с Джесс были ещё детьми. Тогда они стали родителями, продолжив учёбу, и поженились, когда Кипу исполнилось два года. Да они, по сути, и не растили его, до дня свадьбы. Родители Джесс делали всё, что нужно, позволяя им доучиться.

А здесь…. Здесь были пелёнки, детский плач, страх болезней. В конце второго года, услышав, что Вестл снова беременна, Лаверн подумал, что в тридцатых есть много средств, чтобы избавиться от ребёнка, но сказать об этом не решился.

Девочка родилась на загляденье красивой, и Лаверн устыдился той слабости, когда хотел избавиться от неё. Он полюбил малышку Ани так сильно, что когда узнал, что Вестл ждёт третьего ребёнка, не сомневался, что хочет этого наравне с ней.

Они назвали родившуюся девочку Юстина – так же, как звали мать Вестл, и этим поступком так растрогали старика Блингхема, что он признал в Лаверне не только хорошего зятя, но и стал относиться к нему, словно к собственному сыну.