— Но спешить некуда, Леонардо. Нам не обязательно проводить испытание Великой Птицы именно завтра. Ты же со временем обучишь кого-нибудь управляться с твоей машиной.

— Великолепный, будь ты мной, позволил бы ты кому-нибудь занять свое место?

— Но я — не ты, Леонардо. Я…

— Первый Гражданин.

Лоренцо покачал головой и рассмеялся. Но потом снова стал задумчив.

— Леонардо, я боюсь за твою жизнь. А если я позволю тебе рисковать своей головой ради моей прихоти, я стану бояться за свою душу.

— Тебе не надо бояться ни за то, ни за другое, Лоренцо. Но ты должен позволить мне самому представить мое изобретение. Если кто-нибудь займет мое место, это покажет всей Флоренции, что ты не веришь в мое творение, а я попросту труслив. Прошу тебя…

После долгой паузы Лоренцо сказал:

— Хорошо, Леонардо, эта честь останется за тобой. Мадонна Симонетта рассказала мне о твоих… делах с Николини. Я пока не знаю, что тут можно сделать, ну да посмотрим. Но ведь все эти старания окажутся ни к чему, если завтра ты свалишься с неба. Может, передумаешь?

И с этими словами Лоренцо зашагал к пригорку, где ждал их Никколо. Леонардо шел рядом. Лоренцо был озабочен, словно близкая опасность, грозящая Леонардо, символизировала для Первого Гражданина другие его тревоги.

— О tempora, о mores![39]— пробормотал Лоренцо, порицая этими словами Цицерона нынешнее неспокойное время. — Пико делла Мирандола уверяет, что чума во Флоренции идет на убыль. Тем не менее, когда я уезжал, этого еще не было видно. И, как будто одна чума еще недостаточное зло, я должен еще противостоять его святейшеству, который продолжает свои кампании в Романье и Умбрии!

Леонардо удивился, что Лоренцо так открыто порицает Папу; впрочем, он еще достаточно вежливо высказался. Франческо делла Ровере, севший на папский престол под именем Сикста IV, был человек способный и образованный, но его сжигало стремление обеспечить богатством и властью свою семью, а потому он угрожал интересам и безопасности Флоренции.

— Но довольно, — сказал Лоренцо: они подходили к Никколо, который уже поднял свой мешок. — Как говорил великий Боккаччо: «Давайте жить в свое удовольствие — для чего же мы тогда бежали от скорбей»[40].

— Вы идете с нами? — спросил Никколо у Лоренцо; мальчик явно был в восторге от этого обстоятельства.

— Разумеется, иду, мой юный синьор. Что у тебя в мешке?

— Провизия и факелы.

— Факелы? — удивился Лоренцо.

Никколо пожал плечами:

— Мастер Леонардо велел мне взять факелы и огниво.

— Ты собираешься заночевать в лесу? — спросил Лоренцо у Леонардо.

— Нет, Великолепный.

— Что же тогда?

Леонардо улыбнулся:

— Ты же не хочешь, чтобы я испортил мальчику сюрприз?

Лоренцо согласно рассмеялся, и они быстро пошли через сосновые, кедровые и можжевеловые рощи, мимо быстрых горных ручьев, что несли острые камни, которые рано или поздно превратятся в гальку и упокоятся в речных руслах.

— Я прямо чувствую, как древние боги следят за нами из чащи вместе с нимфами и дриадами, — сказал Лоренцо и принялся фальшиво напевать тут же сымпровизированную им песенку:

Приди в мое гнездышко, я жду тебя.

Вулкан ушел; он не помеха нам.

Приди; я лежу нагая на ложе любви.

Не медли ни мига, ибо время летит.

Грудь мою украшают цветы.

Так приди же, приди, о Марс,

Я одна и жду.

Когда они подошли к крутым скалистым склонам Монте-Альбано, яркое полуденное солнце отбрасывало резкие тени на грани скал и утеса диковинной формы.

Леонардо показывал дорогу, а Лоренцо и Никколо шли за ним, круто поднимаясь в гору.

— Не ожидал, что подъем окажется так крут, — заметил Лоренцо, отирая платком вспотевший лоб.

Они остановились передохнуть на гребне. Над ними высоко вверх уходил отвесный склон. Был жаркий летний полдень, и небо подернулось дымкой.

— Мы почти пришли, — сказал Леонардо и повел Лоренцо и Никколо к расселине в нависшем над ними склоне.

Леонардо забрал мешок у Никколо — тот запротестовал, но только для виду, из-за Лоренцо. Потом Леонардо осторожно пробрался к ближнему уступу, пользуясь теми же опорами для рук и ног, что и в детстве.

Там и был вход в его тайную пещеру.

Из нее, как дым из трубки, сочился пар; вокруг было довольно сыро. Порывистый ветер дул вокруг отверстия, а сам уступ был влажным и скользким. Леонардо вернулся, чтобы помочь Никколо перебраться на уступ, Лоренцо последовал за ними.

— А теперь, Никколо, — сказал Леонардо, когда они, переводя дыхание, стояли у темного провала, — хочешь быть вторым, кто войдет в это потайное местечко?

— А кто же будет первым? — спросил Никколо.

Леонардо рассмеялся:

— Первый уже был — я!

— Не могу поверить, что это место взаправду существует. — Никколо встал на колени и заглянул в темноту. Он держался за скалу, иначе соскользнул бы прямиком в пещеру. — Там не видно ни зги и так узко!.. Хоть ползи на четвереньках, как зверь. Да еще и сыро на ощупь. Никогда не встречал ничего подобного.

— Ты боишься входить, Никколо?

— Конечно нет! Когда вы зажжете факелы, я первым буду внутри.

— Значит, ты боишься темноты?

Леонардо улыбнулся мальчику, и тому ничего не оставалось, как нырнуть в пещеру.

— Здесь тесно! — пожаловался он изнутри.

— Пещера расширяется. Наберись терпения и двигайся дальше.

— А вы идете? — натянуто осведомился Никколо. — С факелами?

— Скажи, что ты видишь.

— Только смутные тени, — отозвался Никколо. — И я весь промок.

— Там и вправду сыро, — согласился Леонардо. — Это потому, что пламя, рожденное в сердце земли, согревает воды, запертые внутри пещеры. Жар заставляет воду кипеть и превращает ее в пар.

— Вы уже зажгли факелы? — тревожно спросил Никколо.

— Когда я отыскал это место, я был несколькими годами младше тебя. У меня, помню, было только два чувства — страх и желание. Что чувствуешь ты?

— Чего ты желал? — спросил Никколо.

— Увидеть чудеса, которые могут скрываться внутри.

— А чего боялся?

Леонардо чиркнул кремнем по скале, чтобы поджечь факел.