— Темноты, как и ты сейчас.

— А я как раз не боюсь!

Леонардо усмехнулся и подмигнул Лоренцо. Потом подал ему факел, и они, пригнувшись, нырнули в пещеру. При виде их Никколо облегченно вздохнул.

— Ты зашел не так уж далеко, — заметил Леонардо. — Давай двигайся, не то мы все задохнемся от дыма собственных факелов.

Никколо пополз вперед — и вскоре узкий проход расширился, превратившись в пещеру. Леонардо выпрямился и высоко поднял факел, освещая огромное пространство и кристаллические образования: уступы, занавесы, колонны, спирали, ниши, сталактиты и сталагмиты. Казалось, что здесь обитают тени; тревожные блики факелов плясали по стенам, и пещера чудилась куда больше и изрытее, чем прежде. Лоренцо и Никколо благоговейно молчали; слышно было лишь свистящее дыхание людей и звонкие удары капель о воду маленьких озер, изрисованных расходящейся рябью. И — такого быть не могло, но все-таки! — здесь пахло улицей, пахло мостовой после дождя, влажно, терпко и крепко.

— Не хочешь заняться исследованием? — спросил Леонардо, предлагая Никколо свой факел. Голос его эхом раскатился в гулкой тьме.

— Если мы будем вместе.

— С тобой ничего не случится — мы же рядом. Может, ты откроешь новую пещеру.

— Я боюсь заблудиться.

— Для юнца, который не боится улиц, борделей и собак, ты что-то вдруг стал слишком робок.

И Леонардо первым двинулся через пещеру. Он миновал кристально чистое озерцо, прошел под каменным мостом к натекам и скальным узорам дальней стены. Свод пещеры загибался там вверх, под острым углом сходясь со стеной. Леонардо осветил — и Никколо, испугавшись, взвизгнул от неожиданности. Даже Лоренцо отпрянул.

Над ними нависла тварь высотой в дом.

Змей… гигантское чудовище, уловленное в камне.

Сам Левиафан[41]взирал на них сквозь каменные завесы вечности — морской исполин с длинным костистым черепом и большими акульими зубами. Его выбеленные временем кости выступали из стены, как рельеф.

— Леонардо, это снова твои фокусы?

В голосе Лоренцо слышалась злость, словно его обвели вокруг пальца.

— Это не мой фокус, клянусь. Тварь осталась такой же, какой я нашел ее, еще когда был мальчишкой, Великолепный. Но представь, сколько королей, событий и народов сменилось с тех пор, как диковинная тварь встретила свой конец в темных глубинах этой пещеры! — Он поднял взгляд к каменному своду. Голос его упал до шепота. — Ты уничтожен временем, однако самые кости твои — костяк и опора этой горы.

Леонардо вновь испытывал тот же восторг и благоговейный ужас, что в детстве, когда нашел это безглазое чудище, древнее, как каменные клыки натеков, нависавшие над ними со свода пещеры. Он тронул плечо Никколо, и мальчик ответно погладил Леонардо по руке — словно осознал, зачем мастер привел его сюда, словно и вправду понял этот бессловесный урок.

Здесь смерть сплелась с благоговением, тайной, вечностью.

Здесь были темные истоки Леонардова любопытства, творчества, гения.

Его первое открытие.

В знакомой прохладе каменной утробы Леонардо потерял свои страхи. Он посмотрел вверх, на останки исполинского скелета, и вдруг понял, что больше никогда не вернется сюда.

Между тем Лоренцо с факелом в руке изучал кости и, рассматривая зверя, обнаружил окаменевшие останки морских раковин.

— Взгляни, Леонардо, — сказал он. — Как они могли оказаться так далеко от моря? Это же невозможно.

— Это очевидно, Великолепный. — Леонардо стряхнул с себя печаль, словно от какой-то потери. — Задолго до начала времен эту гору покрывало море.

— Конечно! — в порыве восторга выкрикнул Лоренцо. — Вселенский потоп!

— Могу я говорить свободно, Великолепный?

— Иначе и быть не может.

— Я сомневаюсь, что потоп времен Ноя был вселенским. — Леонардо помолчал. — Если ты не боишься того, что может быть сочтено ересью, я продолжу. Или же…

— Продолжай, Леонардо. Мы одни.

— Как ты знаешь, Великолепный, в Библии говорится о сорока днях и сорока ночах нескончаемого дождя, о том, что вода поднималась, пока не стала на десять локтей выше самой высокой горы мира. Но если это так, если дождь был вселенским, он должен был образовать вокруг мира сферу, ибо разве не правда, что каждая часть окружности равно удалена от ее центра?

— И что же?

— Поэтому, — продолжал Леонардо, — было бы невозможно водам на поверхности двигаться, потому что вода не может двигаться по собственному почину, кроме как вниз. А если воды величайшего из разливов не имели силы двигаться, каким образом они могли исчезнуть с земли? И если исчезли, то в каком направлении двинулись они, если не вверх? Так что естественные объяснения не срабатывают. Нам остается только взывать к чуду или сказать, что воды потопа испарились под жаркими лучами солнца.

Лоренцо молча вертел в пальцах раковину.

— Великолепный?.. — окликнул Леонардо.

— То, что ты сказал, может иметь смысл здесь — но только здесь, во тьме. Надеюсь, когда мы выйдем на свет, благоразумие возьмет верх.

— Сандро часто бранит меня за пустую болтовню, — извиняясь, проговорил Леонардо.

— Ты говоришь удивительные вещи, — возразил Лоренцо, — и, конечно, можешь быть уверен, что я не стану передавать твоих слов. — Лоренцо засмеялся, но лицо его, освещенное мерцанием факелов, выглядело утомленным и циничным. — Нынешнему Папе ничто не доставит большего удовольствия, чем возможность взбаламутить нашу любимую Флоренцию. Предупреждаю тебя, Леонардо, думай, с кем и о чем говоришь… да и ты тоже, мессер Никколо, ибо многие скоро станут считать вас приверженцами Медичи, хотя и без привилегий и возможностей. Быть может, эта сделка не так уж выгодна для тебя. — Лоренцо стиснул плечо Леонардо. — У тебя скоро появятся легионы врагов, и большую их часть ты даже не будешь знать. — Лоренцо снова рассмеялся. — Тебе лучше пересмотреть отношения с друзьями, такими как Нери, у которых связи с семействами, отнюдь не преданными нашим интересам. Это же касается и тебя, Никколо. Будьте осмотрительны.

Леонардо оставалось только кивнуть; но Никколо, совершенно зачарованный тайнами скал и камней, отозвался невпопад:

— Великолепный, меня учили, что раковины, подобные этой, создаются под влиянием звезд.

— Это одно из верований, насаждаемых церковью, — отозвался Лоренцо, с надеждой глянув на Леонардо. — Ну же, Леонардо, продолжай. Просвети нас своими, без сомнения, опасными взглядами по этому вопросу.

Леонардо осмотрел факел, который уже едва чадил, и сказал:

— Если Святая церковь права и вечные звезды каким-то образом создают эти раковины в глубинах земли, то чем тогда объяснить различия в их размерах, возрасте, форме? По-моему, куда ближе к истине церковь стоит, объясняя всемирный потоп. Но природа обычно действует постепенно, а не катастрофически. Неистовство природы — вещь чрезвычайно редкая. Нет, эти ракушки были некогда живыми существами, которые год за годом покрывались наслоениями грязи, их мясо и внутренние органы иссохли, остались лишь эти… скорлупки. И каждый слой, каждое затопление грязью и илом хоронило останки новых поколений Божьих созданий.