Какое простодушие! Разве может г-жа де Сталь сомневаться в том, что приезжать к ней опасно? С течением времени все, кто ее окружал, подпали под удар: префект Корбиньи из Блуа был смещен за то, что был с нею слишком покладист. Префект Барант из Женевы — тоже, и по той же причине. Шлегеля принудили удалиться… Жаловаться — значит затрагивать чувствительные струны в сердце двух своих преданных друзей, Жюльетты и Матье, побуждая их приехать к ней и обрекая их, рано или поздно, на изгнание.

Жюльетта всё же решилась нанести ей визит: она поедет якобы на воды, с подорожной до Экс-ан-Савуа, наведается в Коппе, а оттуда отправится в Шаффхаузен, красивое место близ Рейнских водопадов, где она назначила встречу прусскому принцу Августу, в середине сентября. Братья Монморанси приедут в Коппе до нее.

Не стоит и говорить, что все вокруг нее пребывали в беспокойстве. Предостережения сыпались со всех сторон: Эменар, Жюно, сам Фуше приходили к ней, пытаясь отговорить от путешествия. Если верить Балланшу, Фуше напирал на то, что, навестив г-жу де Сталь, она не сможет ни вернуться в Париж, ни остаться в Коппе. Жюльетта якобы ответила: «Герои имели слабость любить женщин, Бонапарт (ей бы следовало сказать „Император“) первый, кто имеет слабость их бояться…» Всё тот же Балланш (которому не стоит доверять, ибо он питал редкую снисходительность к своему кумиру) сообщает, что, когда эти слова дошли до Наполеона, тот сей же час принял решение об ее изгнании.

21 августа 1811 года Матье, будучи в Коппе, узнал о своем наказании. Надо признать, он уже давно заслуживал высылку за сорок лье от Парижа: они с кузеном Адрианом постоянно агитировали в пользу папы и черных кардиналов. Организовали подписку, чтобы им помочь. Пытались заступиться перед Талейраном за испанских принцев, заключенных в Балансе. Всё лето посещали камеры заключения при полицейских участках и тюрьмы, помогая военнопленным…

23 августа Жюльетта выехала из Парижа вместе с маленькой Амелией. В пути она получила письмо от Матье, в котором тот отговаривал ее от задуманного. О его изгнании она узнала 30 августа, в Море, где четыре года назад опрокинулась ее карета. Огюст де Сталь, посланный матерью, заклинал ее не ехать дальше. Жюльетта не послушалась и на следующий же день пустилась в путь.

По прибытии Жюльетты в Коппе ее племянник, Поль Давид, стажировавшийся в Женевской администрации, призвал ее немедленно уехать. О приезде г-жи Рекамье и об изгнании Матье (которого возмущало не столько само наказание, сколько его причина: он желал бы пострадать за веру, но не из-за протестантки и светской женщины) было хорошо известно в местной префектуре, и «добрый Поль» дрожал не столько за Жюльетту, сколько за себя самого.

А приказ об ее изгнании уже был оглашен ее семье. Г-на Рекамье вызвали к префекту полиции барону Паскье. Растревоженный банкир не спал всю ночь. Паскье зачитал ему приказ: «г-же Рекамье, урожденной Жюльетте Бернар, надлежит удалиться за сорок лье от Парижа». На просьбу сообщить причину изгнания он ответил, что такие приказы не сопровождаются объяснениями. В письме к супруге Рекамье не корил ее за принятое решение, но умолял не усугублять положение «новыми легкомысленными поступками», которые могли бы отрицательно отразиться на его собственном финансовом положении, а также на карьере каждого члена семьи. Он рекомендовал ей вести себя «осторожно и благоразумно» и не поддаваться «окружающему влиянию». Г-н Рекамье был добр к Жюльетте, и всё же являлся главой семьи…

Куда направилась Жюльетта из Коппе, где провела лишь несколько часов? Если верить «Мемуарам» г-жи де Буань, г-жа Рекамье, неосторожно наведавшись к г-же де Сталь в ответ на ее настойчивые призывы, повернула обратно в Париж. В Дижоне ее встретил кузен, г-н де Далмасси, который забрал у нее свою дочь, которую воспитывала Жюльетта, потому что не хотел компрометировать себя связью с изгнанницей. (Нам неизвестно, воспитывала ли Жюльетта еще и маленькую Далмасси, ровесницу Амелии; мы знаем лишь то, что обе девочки жили потом вместе в Шалоне-на-Марне.) Наконец, по словам все той же г-жи де Буань, в полночь Жюльетта прибыла в Париж.

«Г-н Рекамье задрожал, увидев ее: — О Боже! Что вы здесь делаете, вы должны быть в Шалоне, садитесь скорее в карету.

— Я не могу, я провела в ней две ночи, я умираю от усталости.

— Хорошо, отдыхайте; я закажу почтовых лошадей на пять часов утра.

Г-жа Рекамье отправилась к г-же де Кателлан, которая постаралась утешить ее, как могла [собрав нескольких близких друзей], и проводила в Шалон, можно сказать, с героической самоотверженностью, ибо мы видим, какой ужас внушало клеймо изгнанника заурядным душам».

Клод Оше напишет ей в Шалон, сожалея о том, что отлучился тогда из Парижа. Он приписывает изгнание «постоянному интересу» Жюльетты к г-же де Сталь, но также и свойству людей, которых она обычно принимала в последнее время: знатных иностранцев, в том числе русских, а также независимых личностей. Фактически, хотя в подписанном императором приказе об изгнании не указывались его причины, Жюльетта была в списке внутренних изгнанников Империи, составленном еще 17 августа. Против ее имени была пометка: «Дурное влияние в обществе».

Миловидная г-жа Мармон, герцогиня Рагузская, узнав новость, написала Жюльетте теплое и информативное письмо: «Уверяют, что приказ вызван вовсе не Вашим посещением г-жи де Сталь, а тем, что у Вас вели разговоры о войне и политике…» В глазах императора это было одно и то же.

В середине сентября 1811 года Жюльетта покинула Париж вместе с маленькой Амелией и своей горничной Жозефиной. Г-н Рекамье проводил ее до Шато-Тьерри, то есть до полпути. Она отправилась в Шалон-сюр-Марн, выбрав это место по нескольким причинам: этот город находился ровно в сорока лье от столицы, на оживленной дороге в Мец и Германию, благодаря чему чаще могли представляться «оказии», то есть легче было передавать почту. Затем, в префектуре Марны заправляет приятный человек, г-н де Жессен, что немаловажно, если подумать о тысяче мелких неприятностей, которые в противном случае могли бы отравить существование особы, находящейся под надзором. Наконец, Шалон относительно недалеко от замка Монмирайль, обычного места пребывания Дудевилей и их сына Состена де Ларошфуко, который, как мы уже упоминали, был молодым супругом Элизы де Монморанси, дочери Матье: соседство клана, с которым Жюльетта поддерживала хорошие отношения, могло оказаться неоценимым в случае серьезных осложнений.

Шалон-сюр-Марн был — и остается — восхитительным городом, резиденцией епископа, с собором XIII века, красивыми площадями, роскошным дворцом префекта — бывшей резиденцией интендантов Шампани, несколькими очаровательно тихими каналами и большими садами, услаждавшими его обитателей. Красивый город, но провинциальный… И в глазах элегантной парижанки г-жи Рекамье жить в Шалоне значило не жить, а похоронить себя. Социальный вакуум в ту эпоху был синонимом смерти.

Однако Жюльетта не жаловалась, она сохраняла присутствие духа, предоставив другим стенать о ее судьбе. Полностью владея собой, она для начала наладила свою жизнь: остановилась по приезде в гостинице «Золотое Яблоко», расположенной на бывшей римской дороге из Милана в Булонь, проходившей через Шалон и Париж. Гостиница пользовалась европейской репутацией, с тех пор как Станислав Лещинский, бывший польский король и тесть Людовика XV, случайно отведал там восхитительного лукового супа. Гастрономическое впечатление надолго запало ему в память, и он регулярно наведывался в «Золотое Яблоко» из Нанси или Люневиля. После него там, среди прочих, побывали принцесса де Ламбаль, герцог Кумберленд и Иосиф II, брат Марии Антуанетты.