Чтение мыслей – способность, совершенствуемая практикой. Силван Томкинс, один из величайших специалистов в этой области, настаивал на обязательной практике. Он взял годичный отпуск в Принстоне, когда родился его сын Марк. Он оставался в своем доме в Джерси-Шор, всматриваясь в лицо своего сынишки долго и внимательно, выявляя знаки эмоций – циклы интереса, радости, печали и гнева, мелькавшие на лице младенца в самые первые месяцы его жизни. Он составил коллекцию из тысяч фотографий человеческих лиц со всеми мыслимыми выражениями и научился понимать логику бороздок, морщинок и складок, обеспечивающих тонкое различие между состояниями перед улыбкой или плачем.

Пол Экман разработал серию простых тестов на способность к чтению мыслей; в одном из них он воспроизводит короткую запись с дюжиной людей, утверждающих, будто они совершили нечто, чего на самом деле не совершали. Участники эксперимента должны были вычислить, кто из этих людей говорит неправду. Тесты оказались на удивление трудными. Большинство участников в конечном итоге полагаются на догадку. У кого же получается лучше всех? У людей, которые практиковались. Например, люди, перенесшие апоплексический удар и утратившие способность говорить, – просто виртуозы, поскольку их недостаток вынуждает их быть внимательнее к информации, отраженной на лицах. Люди, пережившие трудное детство, тоже справляются очень хорошо; как и перенесшие апоплексический удар, они вынуждены были осваивать трудное искусство чтения мыслей, в их случае – мыслей пьющих или жестоких родителей. Пол Экман проводит семинары для офицеров полиции, на которых учит улучшить способности к чтению мыслей. Даже в результате получасовой практики, как он утверждает, люди могут стать специалистами в распознавании микровыражений. «У меня есть учебная пленка, и людям она нравится, – говорит Экман. – Они начинают ее смотреть и не распознают ни одного выражения лица. Через тридцать пять минут они распознают их все. Это говорит о том, что этому навыку можно научиться».

В одном из интервью Дэвид Клингер беседует с офицером, ветераном полиции, который много раз за свою карьеру бывал в опасных ситуациях. И много раз он был вынужден читать мысли других людей в самые напряженные моменты. Рассказ офицера – великолепный пример того, как самый напряженный момент (если действовать умело) можно трансформировать. Были сумерки. Он преследовал группу несовершеннолетних членов банды. Один перепрыгнул через ограду, второй бежал перед его машиной, а третий застыл в луче его фонаря меньше чем в трех метрах от него.

Как долго длился этот поединок? Две секунды? Полторы секунды? Но посмотрите, как опыт и навыки этого офицера позволили ему растянуть этот момент времени, замедлить развитие ситуации, впитывая информацию до последнего мгновения. Он видит, как появляется оружие. Он видит перламутровую рукоять. Он прослеживает направление ствола. Он ждет, пока подросток примет решение – выстрелить или бросить оружие. И все это время, не сводя глаз с оружия, он умудряется всматриваться в лицо парня, чтобы увидеть, опасен тот или просто напуган. Есть ли более изящный пример мгновенного решения? Преимущество подготовки и опыта – способность извлечь огромное количество значимой информации из тончайшего среза опыта. Для новичка такая ситуация разворачивалась бы как в тумане. Но это вовсе не туман. Каждый момент (каждое озарение) состоит из серии отдельных движений, и каждое такое движение дает возможность вмешаться в ситуацию, изменить и исправить ее.

8. Трагедия на Уиллер-авеню

Итак, вот они все: Шон Кэрролл, Эд Макмеллон, Ричард Мэрфи и Кен Босс. Они были в Южном Бронксе. Они заметили молодого чернокожего парня, который, как им показалось, вел себя странно. Они проезжали мимо, поэтому не могли хорошо его рассмотреть, но они тут же начали строить схему, чтобы объяснить поведение молодого человека. Например, он небольшого роста. «Что означает его малый рост? Это означает – у него пистолет, – говорит де Беккер, представляя, что творилось у них в голове. – Он там один. В половине первого ночи. В ужасном районе. Один. Чернокожий парень. У него пистолет; иначе он бы тут не стоял. И он к тому же маленького роста. Откуда у него смелость, чтобы стоять вот так глубокой ночью? У него пистолет. Вот так вы себе все объясняете». Они развернулись и подъехали к дому. Кэрролл потом рассказывал, что был потрясен тем, что Диалло оставался на месте. Разве плохие парни не убегают при виде машины, набитой полицейскими? Кэрролл и Макмеллон выходят из машины. Макмеллон громко произносит: «Полиция. Мы можем с вами поговорить?» Диалло молчит. Он, разумеется, напуган, и ужас написан у него на лице. На него надвигаются два огромных белых человека, совершенно чужих для этого района, и в такой поздний час. Но момент чтения мыслей потерян, потому что Диалло разворачивается и бежит в дом. Теперь это преследование, а Кэрролл и Макмеллон не столь опытны, как тот офицер полиции, который наблюдал, как подросток направляет на него револьвер с перламутровой рукояткой. Они новички. Они новички в Бронксе, новички в подразделении по борьбе с уличной преступностью, новички для невероятного напряжения погони по темному коридору за человеком, у которого, по их мнению, есть оружие. Их сердечный ритм зашкаливает. Их внимание сужается. Уиллер-авеню – старая часть Бронкса. Тротуар очень узкий, почти сразу начинается бордюр, а многоквартирный дом Диалло – совсем рядом с тротуаром, от которого его отделяет крыльцо всего на четыре ступеньки. Когда они выходят из патрульной машины и стоят на улице, Макмеллон и Кэрролл находятся не более чем в трех-пяти метрах от Диалло. Теперь Диалло бежит. Это погоня! Кэрролл и Макмеллон до этого уже были немного возбуждены. Какой у них сейчас сердечный ритм? 175? 200? Диалло теперь в коридоре своего дома и подбегает к внутренней двери. Он полуоборачивается и пытается достать что-то из кармана. У Кэрролла и Макмеллона нет ни прикрытия, ни укрытия: нет дверной стойки машины, которая могла бы их защитить и позволила бы замедлить ход действий. Они на линии огня, и Кэрролл видит руку Диалло и краешек чего-то черного. Как потом выяснилось, это бумажник. Но Диалло чернокожий, и час поздний, и это Южный Бронкс, и время теперь измеряется в миллисекундах, и мы знаем, что в таких обстоятельствах бумажники всегда выглядят как пистолеты. Выражение лица Диалло сказало бы ему кое-что другое, однако Кэрролл не смотрит на лицо Диалло, – но даже если бы и смотрел, нет гарантии, что понял бы его выражение. Он в этот момент не читает мысли. Он в состоянии настоящего аутизма. Он зациклился на том, что сейчас должно появиться из кармана Диалло, так же как Питер зациклился на выключателе в сцене, когда Джордж и Марта целовались. Кэрролл выкрикивает: «У него пистолет!» И начинает стрелять. Макмеллон падает назад и тоже начинает стрелять, – а вид человека, который падает на спину после звука выстрела, может означать только одно: его подстрелили. Поэтому Кэрролл продолжает стрелять, а Макмеллон видит, как тот стреляет, и стреляет тоже. Босс и Мэрфи видят, как стреляют Кэрролл и Макмеллон, выскакивают из машины и тоже открывают огонь. Газеты на следующий день особо выделят тот факт, что всего была выпущена сорок одна пуля, а четыре человека с полуавтоматическими пистолетами способны выстрелить сорок один раз всего за две с половиной секунды. Весь инцидент от начала до конца закончился раньше, чем вы успели прочесть этот абзац. Но в этих нескольких секундах было заложено столько шагов и решений, сколько хватило бы на всю жизнь. Кэрролл и Макмеллон обращаются к Диалло. Он поворачивается и идет в дом. Они бегут за ним по тротуару и по ступенькам. Диалло в коридоре вытягивает что-то из кармана. Кэрролл кричит: «У него пистолет!» Начинается стрельба. Бах! Бах! Бах! Тишина. Босс подбегает к Диалло, смотрит на пол и кричит: «Где этот чертов пистолет?» Потом он бежит по улице к Уэстчестер-авеню, потому что потерял ориентацию из-за криков и стрельбы. Кэрролл садится на ступеньки рядом с изрешеченным пулями телом Диалло и плачет.