– Скоро рассвет, – сказал он, потирая глаза.

– Ага, – буркнул офицер. – Я заметил. Интересно, почему только я должен изучать эти бумаги? – Он указал на толстую папку с надписью: «Совершенно секретно».

– Ты – командир подразделения «Омега», – ответил Матушкин. – Я – нет. Кроме того, я тебе полностью доверяю.

Самарин гневно фыркнул. Переданные ему лично Брусиловым документы содержали концепцию использования подразделения «Омега», состоящего из адептов и солдат. В теории все выглядело отлично: среди подчиненных генерала было много людей, таланты которых можно использовать в битве. Некоторые умели вызывать временную дезориентацию у противника, другие могли кидать тяжелые предметы на невероятные расстояния, были и такие, чьи способности носили чисто защитный характер, например они могли остановить даже самое сильное кровотечение. Проблема, как обычно, заключалась в деталях. Бросок гранаты на расстояние в несколько сотен метров действительно впечатлял, только что из того, если адепт не в состоянии прицельно попасть в позиции врага? Ошеломить неприятеля на несколько секунд? Прекрасно! Но подействует ли этот метод на всех? Что из того, что адепт оглушит наводчика пулемета, когда его товарищи останутся в полном сознании? Чем больше Самарин углублялся в отчеты офицеров, которые занимались обучением «омег», тем больше вопросов оставалось без ответа. В конце концов, это не теоретические рассуждения: через несколько недель все сомнения будут разрешены на практике и за ошибки и иллюзии придется заплатить кровью.

– Этот Лебединский случайно не твой знакомый?

– Возможно, – пожал плечами Самарин. – Я плохо его помню, мы вместе учились в кадетском корпусе. Если только это не однофамилец. Скоро узнаем.

– Хотя бы поселили нас не в халупе с дырами в крыше, – ворчливо заметил Матушкин.

Последнюю неделю они провели за проверкой подготовки к наступлению и наблюдением за вражескими позициями. Как и следовало ожидать, бытовые условия на линии фронта оставляли желать лучшего.

– Мы должны вступить в бой, когда наступление пойдет на спад, а тем временем мы теряем время, проверяя, приготовили саперы плацдармы к атаке или нет, – зло заметил он. – Это задание офицеров инспекции, а не наше!

– Возможно, через месяц-два нам самим понадобится такой плацдарм, – сказал Самарин. – Перестань ныть, лучше собери вещи, подъезжаем к Молодечне. Далее уже верхом или автомобилем, если генерал Лебединский обеспечит нас машиной.

Матушкин молча начал собирать их скромный багаж. Генерал сложил документы, проверяя, все ли на месте, после чего засунул папку в планшет и занялся чисткой оружия. Через некоторое время он протянул руку за револьвером друга.

– Обрати внимание на ствол, – сказал Матушкин. – Я вчера стрелял из него.

– А что случилось? Почему ты мне ничего не сказал?

– Ничего не случилось. Покрасовался перед сестричками из Красного Креста. Убил несколько бутылок.

– И с каким результатом? – поинтересовался Самарин.

– Я же сказал: попал во все. Это несложно, с тридцати шагов.

– Я имел в виду сестричек.

– А-а-а… Ничего особенного, украл один поцелуй.

– Наверное, ты не произвел на нее впечатления.

– Совсем наоборот, просто не хватило времени.

Самарин насмешливо хмыкнул и смазал механизм револьвера. Пронзительный визг сообщил, что они прибыли на место. Генерал вымыл руки и выглянул в окно: вдалеке горел яркий шар.

– Что за черт? – буркнул он. – Непохоже на пожар.

– Это, наверное, наша станция, – неуверенно ответил Матушкин. – Электричество. Освещают вокзал фонарями.

– На кой черт? Хоть фронт и в нескольких верстах, но лучше перестраховаться.

Резкий порыв ветра принес запах горелого и обрывки какой-то мелодии. Через минуту Самарин узнал знакомые ноты. «Поля Галиции». Внутренний голос подсказал слова.

– Надеюсь, это не предзнаменование, – кисло буркнул Матушкин, вырывая Самарина из размышлений.

Завизжали тормоза, и поезд остановился на перроне напротив военного оркестра.

– И для кого такой прием? – удивленно спросил генерал. – Они реально приняли меня за инспектора?

– Сейчас увидим, – равнодушно протянул Матушкин. – Может, и автомобиль нам организовали? Я пехотинец, не кавалерист, и у меня задница болит от езды на местных пегасах.

Самарин проворчал что-то невнятное, соглашаясь с ним. Из-за секретности операции у них были документы, дающие право только на инспекцию линии фронта, без права заглядывать в штабные планы и вести разговоры с офицерами. Их принимали за штабных пердунов и игнорировали как могли, предоставляя самых худших кляч. Специальные полномочия они могли предъявить только в критической ситуации.

Руководитель оркестра, майор, отсалютовал и после короткого приветствия проводил их к автомобилю.

– Генерал приглашает вас на скромный обед, – проинформировал он.

– В пять утра? – удивился Матушкин.

– Пока доедем, будет шесть. А мы тут встаем вместе с петухами, понимаете, тут фронт.

Самарин внимательней присмотрелся к нему: мужчине было тридцать, ну, может, тридцать с небольшим. Несмотря на оружие, он мало походил на фронтовика: аккуратно подстриженные усы и ухоженные ногти свидетельствовали о том, что окопы он видел только издалека.

– Этой частью руководит Владимир Лебединский? – спросил Самарин.

– Да, он вас помнит со школы, – пылко заверил его майор.

Матушкин беспокойно заерзал, вопросительно поднимая брови. Генерал ответил ему неопределенным жестом: что-то явно было не так, отсюда и чрезвычайная любезность Лебединского. Ни один уважающий себя полевой офицер не чествовал приезжающего с визитом на фронт штабного, если его не направил непосредственный начальник, что можно было проверить только по телефону. Разве что против него велось следствие и допускался визит инспектора извне.

– С удовольствием встречусь с давним другом, – заверил он.

Майор ответил улыбкой, такой же честной, как и его фронтовые замашки, и начал перечислять достижения Лебединского. Самарин смотрел пустым взглядом в пространство: еще кадетом он научился спать с открытыми глазами, что очень пригодилось во время скучных лекций. «Талант не пропьешь», – подумал он, засыпая.

* * *

Штаб Лебединского находился во дворце, построенном местным королем чая еврейского происхождения, неким Афанасьевым. Майор с румянцем на щеках заявил, что хоть и сам носит такую же фамилию, однако не имеет ничего общего с «иудейскими выродками».