Осенью того же 2002 г. у меня появилась возможность представить Кабинету министров то новое, что потом также превратилось в рутинную процедуру. Каждый раз, когда предоставлялся удобный случай, я старался как можно эффективнее использовать отведенное мне время и поэтому готовился к выступлению как одержимый. Я всегда говорил своим сотрудникам: если Бог не дал таланта, то добротная подготовка – это самое главное. На выступление мне обычно выделяли 10 минут, а я неизменно говорил 12 минут. Очевидно, члены Кабинета министров привыкли к такому регламенту, на большее их внимания не хватало. Я репетировал свои выступления много раз и никогда не укладывался в срок. С одержимостью обговаривал мельчайшие детали презентации и графики, пересматривал фразы, которые собирался произнести, темп речи и хронометраж при изложении наиболее важных пунктов. Я репетировал свои выступления перед подчиненными, которые всегда были настроены критически, но конструктивно, измучил Карен и дочерей, которые вынуждены были выслушивать мои рассуждения о выполнении предвыборных обещаний, сидя за кухонным столом. Помню, Элис однажды исправила у меня несколько грамматических ошибок. Мне как-то довелось подсчитать, что в целом на подготовку к выступлениям перед членами Кабинета министров я потратил больше 20 часов, и это не считая тех дней, что провели в подготовке к презентациям в PowerPoint тишайшая Кейт Миронидис, никогда не жаловавшаяся на мои диктаторские замашки, и особенно Тони О’Коннор, наш неутомимый и быстродействующий человек – вычислительное устройство.

Стоило ли оно того? Несомненно, стоило, ведь, в конце концов, это был Кабинет министров; если бы они могли сплотиться ради достижения единой цели, то результаты не замедлили бы сказаться и произошли бы огромные перемены. Но я был не столько сосредоточен на коллективной власти, которой они обладали, сколько на истории, которую они олицетворяли. А они были наследниками лидеров, изменивших жизнь целой нации, – Питта, Веллингтона, Пила, Гладстоуна, Дизраэли, Черчилля, Эттли, Тэтчер… Как же можно было не готовиться к встрече с ними со всей тщательностью, на которую я был способен? Мне доводилось встречать государственных служащих, готовившихся к заседанию Кабинета министров, словно к очередному семинару. Однажды я посоветовал коллеге, которому предстояло выступать перед членами Кабинета министров, тщательно проштудировать свой ежедневник и сосредоточиться на его содержании. «У меня противоположный подход, – ответил он, – обычно я его забрасываю подальше». Поразительно!

Во время своего первого выступления я обосновал введение пяти постоянно повторяемых мною госслужащим ключевых слов. Но мне хотелось большего: я стремился логически обосновать необходимость работы по обеспечению реализации реформ не только как технократического процесса, но как жизненно важного аспекта политической повестки дня второго срока пребывания лейбористов у власти. Для меня важно было вдохновить присутствующих, заразить их идеей выполнения предвыборных обещаний. И тогда я сослался на заявление Блэра, которое он сделал на конференции Лейбористской партии несколько недель назад, сказав, что в настоящее время мы переживаем переход от неповоротливого и огромного государства XX века к государству равных возможностей[98]. Я сопоставил два возможных варианта будущего: государство, появление которого возвестил Блэр, и минималистские государственные системы, возникающие в ряде регионов Соединенных Штатов или на Дальнем Востоке. Из-за этого стоило спорить, потому что разъясняло подход правительства Блэра к государственной службе и к тому, почему он считает выполнение предвыборных обещаний критически важным.

Если победит вариант минималистского государства, утверждал я, то ряд услуг, бывших государственными во второй половины ХХ века, в новом столетии превратятся в частные, будут оплачиваться страховкой или наличными, а оставшиеся государственные услуги станут прибежищем (своего рода страховочной сеткой) для тех, кто не в состоянии позволить себе ничего лучшего. Подобная перспектива разрушительна для социального согласия и равенства, но имеет одно неоспоримое преимущество – снижение налогов, скажем, 30 % ВВП вместо нынешних 40 %. По мере роста благосостояния большинства населения такой вариант кажется все привлекательнее. Этот механизм действовал, например, в Новом Орлеане, где платили низкие налоги и каждый состоятельный человек был в состоянии внести деньги за частное образование, которое стоило недорого, но и школьная система, даже до наводнения, была ужасающе плохой. Подобное состояние дел много лет назад как классический пример неблагополучия привел Ричард Титмусс, определив его как «убогие услуги для убогих людей».

Государство равных возможностей, в концепции Блэра, требует совершенно иного подхода к государственным услугам. Во-первых, такой подход предполагает признание многообразия современных обществ – в культуре, этническом составе, образе жизни и устремлениях. И если при Эттли, избранном на пост премьер-министра в 1945 г., слово «универсальный» было синонимом слова «единообразный», то в начале XXI века универсальными могли быть лишь государственные услуги, отвечающие требованиям многообразия. И именно в этом и заключена разница между «старыми лейбористами» и «новыми лейбористами»: первые придерживаются единообразия («всеобъемлющая сопредельность», например), вторые же – многообразия. И, разъясняя эти положения в выступлении перед членами Кабинета министров, я цитировал высказывания Блэра, сделанные тогда, когда он был еще в оппозиции.

Большинство людей старше 40 лет читали классическую книгу по истории У.С. Селлара и Р.Дж. Йитмана «1066 and All That» («1066 и все такое»). Для тех, кто не может похвастаться хорошей памятью, напомню, что это отлично, легким и доступным языком написанный увлекательный сборник очерков о тысячелетней истории Великобритании. Селлару и Йитману принадлежит множество мудрых мыслей и остроумных замечаний, а кроме этого, они придумали чрезвычайно полезную классификацию. Описывая времена Гражданской войны, авторы этой книги характеризовали рыцарей как неправых, но романтичных людей, а круглоголовых пуритан[99] – как правых, но отвратительных. И чем больше размышляешь над этой классификацией, тем больше кажется, что она применима почти ко всем аспектам жизни. По крайней мере, с ее помощью можно объяснить различие между лейбористами старого и нового толка (или охарактеризовать трудную задачу, стоящую перед современными консерваторами, которых Дэвид Камерон собирается радикально изменить).