И он, окидывая неуверенным взглядом длинные ряды, где что только не продавалось: и шарфы, и пояса, и сумочки, вещи, по его мнению, совершенно не соответствующие случаю, — двинулся по направлению к Сан-Марко. На секунду-другую задержался у витрины, где было выставлено стекло. Уместно ли дарить венецианскую вазу человеку, который живет в Венеции? В других обстоятельствах он бы отверг эту идею как совершенно нелепую, но разве Барни не упомянул о том, что все имущество, находившееся в доме Энрико Феретти, перешло какому-то мальчишке?

Нет, выставленные здесь в изобилии бокалы на витых ножках ручной работы и чаши для сервировки обеденного стола не стоят его внимания. Под аркой, выходящей на площадь, в витрине небольшой лавки, торгующей и антикварным стеклом, и современными изделиями, он еще несколько дней назад во время одной из прогулок любовался парой прелестнейших, искусной работы канделябров. Цвета морской волны, в мелкую золотистую крапинку, а к их ответвлениям — он насчитал десять — на тоненьких золотых проволочках были подвешены фигурки крохотных мавров в разноцветных широких шароварах, жилетках и тюрбанах. В маленьких ручках они держали стеклянные свечи. Кстати, здесь же продавались и пиалы для шербета, которые просила купить Клара. Раз уж он оказался здесь, стоит купить и пиалы, и бокалы для шампанского, это избавит от дальнейшего хождения по магазинам.

Пока ему выписывали чек, он спросил продавца, нельзя ли поближе взглянуть вон на те канделябры, что выставлены в витрине. Заметно нервничая, мужчина накрыл часть прилавка куском бежевого фетра и осторожно поставил на него канделябры.

Конец восемнадцатого века, сказал он Мистлеру.

Вот как? Надо сказать, прекрасно сохранились.

Вблизи они показались Мистлеру еще более замечательными. С месяц назад он бы захотел купить их себе. Так почему бы не сделать Банни прощальный подарок? У нее нет кошки, которая могла бы столкнуть их с каминной полки, нет и летучих мышей, которые могли бы сорвать и унести крохотных мавров. Канделябры придадут неуютной гостиной определенный шик и даже утонченность — если, конечно, ей не взбредет в голову засунуть подарок подальше, в какой-нибудь темный уголок, сочтя, что этот его широкий жест совершенно неуместен, а сам предмет слишком претенциозен.

Мистлер подумал, что риск невелик, особенно если учесть неизбежность скорого его ухода из этого мира. Да и разве может оскорбить даму столь романтичный, пусть и неожиданный знак внимания, тем более от него? А если выяснится, что он все же ошибается и она откажется принять подарок, что ж, у постоянной жительницы Венеции всегда найдется время вернуть канделябры в магазин. Итак, все сомнения были рассеяны, и Мистлер сказал продавцу, что заинтересован в покупке. Один момент, ответил продавец, сейчас позову хозяина магазина.

В дверях появился пожилой мужчина, по внешнему виду скорее левантиец, нежели венецианец, и спросил Мистлера, может ли тот говорить по-французски, поскольку этот язык ему предпочтительнее. Мистлер кивнул в знак согласия.

Это страшно редкая вещица, сказал левантиец. Сделана специально на заказ, к свадьбе одного из членов семьи Альбрицци, незадолго до захвата Венеции Наполеоном. Нет, свадьба все же состоялась, но не здесь — в Падуе. А футляр, где хранились канделябры, был обнаружен совсем недавно, всего несколько лет назад, в фамильном дворце Альбрицци. Этим и объясняется их удивительная сохранность. И если бы не совершенно уникальная техника дутья и особый способ соединения частей канделябра, их вполне можно было бы принять за современную копию. Если месье будет настолько любезен убедиться сам…

И пальцем с длинным лакированным ногтем он начал показывать Мистлеру детали, которые тот счел действительно интересными и уникальными.

Музейная вещь, продолжил левантиец. Такие канделябры было принято дарить невесте.

К сожалению, они предназначены не невесте. И какова же цена?

Меньше, чем вы можете представить. Товар поступил сюда на комиссию. Интерес к нему проявляют постоянно, и очень даже большой. Но не нашлось пока что коллекционера, готового выложить запрошенную сумму.

И он нацарапал сумму в лирах на маленьком клочке бумаги и рядом приписал долларовый эквивалент.

Мне плохо знаком этот рынок, пробормотал Мистлер, но сумма кажется огромной. Боюсь, что за сегодня мне ее в наличных не набрать.

Месье может оплатить чеком. Или прислать нам счет. Мы полностью доверяем любителям старины, знающим толк в подобных вещах и могущим оценить всю прелесть работы.

Что ж, по рукам. Мне бы хотелось забрать канделябры прямо сейчас. Пусть их упакуют, если возможно, каждый отдельно. И еще, нельзя ли дать мне сопровождающего помочь донести до Джудекки, до дома одной дамы, которой я собираюсь их презентовать?

Могу ли я узнать имя этой дамы?

Миссис Катлер. Возможно, вы ее знаете. И надеюсь, позволите миссис Катлер возвратить канделябры, если они ей не понравятся.

Готов гарантировать вам, месье, что синьора Катлер-Феретти ни за что и никогда не захочет с ними расстаться. Надеюсь, месье простит мне эти слова, но, будь то в моей власти, эти канделябры как нельзя лучше подошли бы ей в качестве свадебного подарка. И наш дом почтет за честь сбросить в цене. Надеюсь, месье не сочтет этот жест бестактным.

Неожиданная и приятная развязка столь неудачно начавшегося утра. Александрийский еврей — ибо теперь Мистлеру стало казаться, что скорее всего именно так можно определить национальную принадлежность хозяина, — со своими канделябрами поможет ему воссоединиться с Банни, завоевать ее сердце. Что ж, с ней случались вещи и похуже.

В кошмарном сне, от которого он проснулся так рано, Мистлер председательствовал на неком собрании, проходившем в месте одновременно знакомом и не похожем на офис. Он сидел во главе невероятно длинного мраморного стола, а по обе стороны сидели, нет, стояли, когда он к ним обращался, люди по большей части знакомые. Но их имена начисто вылетели из памяти. И еще он изо всех сил старался быть услышанным, повышал голос, говорил так громко, что слова эхом отлетали от каменной столешницы, но все напрасно. Он был абсолютно бессилен. Тем не менее надо было довести заседание до конца: ведь он здесь всего лишь навсего заключенный, к тому же его срочно ждут в другом месте. И дороги туда ему не найти без беспрерывно гримасничающего поводыря, что стоит и ждет у двери, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Господи, что за мука! В Нью-Йорке сейчас начало первого ночи, слишком поздно, чтобы звонить Кларе. Как же хочется поскорее избавиться от этой утомительной обязанности и знать, что тебя ждет наконец полный покой, никаких обязательств. А вот позвонить Сэму в Калифорнию еще можно, что он и сделал. Судя по звуковому фону в трубке, вечеринка там в полном разгаре. Или же то работает телевизор, который сын включил слишком громко, и стоит этот телевизор рядом с телефоном. Сэм совершенно не слышит, что он ему говорит, но по мере продолжения разговора напряжение нарастает. И после каждого ответа Сэма Мистлер понимает, что должен начинать все сначала, — все равно что заводить старую заглохшую машину.