Но если прислушаться внимательнее – не вовлечься, а именно прислушаться, станет очевидно, что ни одной своей мысли у этого уродца нет. Все, что он может, – это повторять чушь, унаследованную от тех ничтожностей, что всю жизнь стоят в очереди за талантом.

«Пусть гундит, – решила я. – А я буду писать. И петь. И делать».

При входе в Асину квартиру нас встретил агитационный плакат в лучших традициях советской пропаганды. Ася булавками пришпилила его к шторе, и теперь он заслонял собой вход в гостиную, где обычно и проходили собрания нашего клуба.

«Что ты сделала, чтобы стать роскошной женщиной?!» – гласила надпись, идущая поперек бедер сногсшибательной шатенки с умным укоризненным взглядом. Одетая в ярко-алое платье, она смотрела нам в глаза, сложив на груди изящные загорелые руки, и призывала к ответу. Мы не знали, с какого рекламного плаката перекочевала она в этот коридор. Но эффект был надлежащий: мы почувствовали себя нерадивыми ученицами Золотой тетради.

Из-за плаката выглянуло лукавое лицо Аси.

– Мечты вам в руку! Что вы сделали для собственной роскоши? Перед входом требую отчета от каждой.

– Могу! – Анечка из тех женщин, которые редко уступают возможность сказать первое слово. – В придачу ко всем своим недостаткам я сегодня еще и пьяная!

– А при чем здесь роскошь?

– Я – роскошно пьяная!

– Полагаю, это было полусладкое шампанское? – с невинным видом спросила Инка, потянув носом.

– Разумеется! Чем еще женщина в разгар рабочей недели может роскошно напиться?

– По-моему, напиться в разгар рабочей недели – это уже большая роскошь, – заметила я. – А чем – не суть важно.

– Мы с дядей Славой отмечали мой развод, – Анечка скромно потупила взор. – А также еще один мой шаг по направлению к роскоши. Девочки, знаю, что это полное безумие, но вчера я потратила почти четыреста долларов на белье. Я купила себе два совершенно изумительных комплекта – черный и красный.

– Белье – это не роскошь, а необходимость, – провозгласила Инка, разматывая длиннющий пестрый шарф.

– Речь идет о дорогом белье!

– Значит, дорогая необходимость.

– Ну ладно тебе, – надулась Анечка. – Не помогай мне завалить экзамен на роскошную женщину, я и сама с этим неплохо справлюсь. Для одинокой женщины дорогое белье – чистая роскошь. Кроме кошек, его все равно никто не оценит.

– Постой, Анечка, не хочешь ли ты сказать, что дядя Слава не оценил?

– Девочки, да вы что? – Анечка, похоже, искренне смутилась. – С дядей Славой мы просто вместе пили и говорили за жизнь. Это не переходило никаких границ.

– А почему? – Инка деланно-наивно округлила глаза.

– Ну, это был бы почти инцест, – Анечка неопределенно развела руками. – Это отношения совершенно иного рода.

– Отношения, в отличие от живой природы, имеют свойство менять свой род и вид, – лукаво произнесла я.

– Ладно-ладно, не начинайте опять! И вообще, думаю, меня уже можно пропустить внутрь. – Анечка скользнула за спину роскошной рекламной шатенки.

Подозреваю, в следующий раз так добиваться входа мне придется разве что перед дверью Рая, разъясняя глуховатому упрямцу святому Петру свое право на вход.

Ася была непреклонна. Она требовала либо подтверждения роскоши, либо обещания выполнить одну из задач, которые будут придуманы остальными девушками-в-чулках.

К сожалению, мои потуги припомнить хоть какие-то элементы роскоши в последних неделях закончились тем же провалом, что и моя единственная попытка списать на экзамене. Последняя роскошь, которую я себе позволила, – это спонтанная покупка коробки конфет в один из одиноких вечеров. Я сидела, смотрела «Благочестивую куртизанку» и лопала конфеты, пока меня не затошнило от сладкого.

– Я не назвала бы это роскошью, – заметила Ася. – Скорее, анальгетиком.

У Инки дела обстояли чуть лучше. Последнее время она щедро тратила деньги на себя. Помимо танцев, которые стали пятничной традицией, Инка, пожалуй, впервые в жизни серьезно занялась своей внешностью. Она постриглась и покрасила волосы в темно-каштановый цвет у дорогого столичного мастера, выщипала брови в салоне и записалась на педикюр. При ее зарплате это было более чем роскошно.

Так что я оказалась в позорно отстающих.

– С этим надо что-то делать, – сказала Ася, когда мы все собрались на полу, создав очередной священный круг женской солидарности.

– Мое имя не Этим, а Ангел, – буркнула я, рассматривая свое стрекозиное отражение в поверхности чая. Чай назывался «Зимняя вишня», но пах шоколадом. Очевидно, его создатели под зимней ягодой подразумевали исключительно шоколадные конфеты «Вишня в коньяке».

– Думаю, дело не только в Ангеле. – Ася извлекла из груды диванных подушек плоскую бутылку коньяка и щедро плеснула его в чай, приведя мои мысли и вкусовые ощущения в полную гармонию друг с другом. – Вы трое давно не перечитывали наш кодекс. Упражнения с Золотой тетрадью – это прекрасно. Но наш клуб начинался не с этого и не для этого. Вы обязаны стать достойными звания Дамы кружевной подвязки. А для этого надо ставить планки выше, чем те, до которых вы и так можете дотянуться.

Такие планки очень сложно, практически невозможно поставить себе самому: сознание яростно бунтует, и внутренняя Умница, заботливо взращенная в каждой женщине, кричит со своей парты: «Невозможно! Неприлично! Неправильно!» Заткнуть этот пронзительный голос можно только совместными женскими усилиями. Что мы и сделали в тот вечер под запах шоколада и коньяка – устроили своим Умницам и Хорошим Девочкам темную по полной программе: накрыли одеялом своих желаний и отколошматили кулаками как следует.

Анечке было предписано не ограничиваться бельем, а купить себе роскошное вечернее платье, которого до сих пор – за ненадобностью – так и не завелось в ее гардеробе. Хорошая Девочка бунтовала и кричала, что это чистейшее транжирство и выбрасывание денег на ветер. «Мне некуда ходить в этом платье!» – сопротивлялась вслед за ней и Анечка. «Будешь ходить в гости к своему отражению!» – непреклонно возражали мы.

Инку мы обязали к регулярным посещениям косметолога и маникюрши. А также потребовали разнообразить гардероб, состоящий преимущественно из свободных свитеров и штанов, парой облегающих водолазок и платьем.

Меня коллективно решили отправить в очередной отпуск.

– Да вы что, девочки, я два месяца назад отдыхала в Стамбуле!

– Да-да, целых четыре дня!

– Я не могу, я заказывала отпуск на конец июля.

– Если понадобится – поедешь еще и в июле! – отрезала Ася. – Ты на себя посмотри. Не человек, а головешка.

Я это понимала: последние дни жила с чувством, что иссякаю, истончаюсь, заканчиваюсь. Будто дырявый сосуд, который, сколько ни наливай в него воды, наполняется только на доли минуты. А потом дно снова становится сухим, как язык болтуна.