стоял в ногах кровати, словно остолбенев, рука описывала медленные круги ниже пояса.

– Бог мой,– пошептал мужчина, с плеча которого на пол капали красные бусины крови. – Бог мой… и давно… давно это продолжается?

– Это совсем не то, что ты думаешь, Ральф! – сказала она, отводя глаза, избегая сладострастного взгляда сына.

– Ты… и он? – Глаза незнакомца переходили с Таракана на Бев. – Твой собственный сын!?

И тут он понял все.

– Тебе… тебе ведь это нравится, правда? Иисус! Тебе нравится делать ЭТО с собственным сыном?

И тут ее прорвало, прежде, чем она смогла взять себя под контроль – страх, гнев, черный грех, который был наследством, которое она передавала сыну.

– Да, мне это нравится! – крикнула она. – Мне нравится то, когда он меня трогает! И не смей на меня так смотреть… Убирайся! Прочь!

Мужчина уже натягивал брюки. Потом он сграбастал свою рубашку и накинул на порезанное плечо.

Бев кричала – тонким, пьяным голосом:

– И я рада, что делаю это! Он в тридцать раз больше мужчина, чем ты в…

– Ну да, конечно,– сказал он, просовывая ноги в ботинки. – Вы оба чокнутые! Боже, я знал, что твой сынок свихнулся, но чтобы и ты?..

– Убираааааайся!

Мужчина остановился в дверях, порылся в бумажнике и швырнул на кровать несколько бумажек. Они упали, как сухие листья, к ногам мальчика.

– Может быть, вас посадят в одну палату в сумасшедшем доме,– сказал он и выскочил наружу. Дверь захлопнулась, и наступила тишина, в которой отчетливо слышалось хриплое дыхание Бев. Она смотрела на сына и по щекам ее покатились слезы.

– Это ничего не значит,– тихо сказала она. – Совершенно ничего. Ведь у каждого из нас есть другой, верно? Мы принадлежим друг другу. И мы всегда будем принадлежать друг другу. Они ведь не понимают, как плохо быть одному, верно, Уолти? Все это чепуха. Иди сюда, скорей!

И он пошел к ней.

Спальня, Бев, обои горчичного цвета – все это вдруг заколебалось, как отражение в воде, в которую бросили камень. Волны стали сильнее, задвигались скорее и внезапно вся сцена исчезла, словно ее всосало в темные глубины водоворота.

Таракан протер глаза и сел на кровати. Снаружи было еще почти темно, и где–то играл музыкальный автомат. Он слышал, как скребутся в своих банках черные тараканы. Он встал и подошел к окну, взглянув на Коронадо–стрит. Сон о матери вывел его из состояния душевного равновесия, по его лбу катился пот. Он снова испытывал сильную злость, хотя снова не мог сказать, от чего. Возможно, потому что он знал, какой она оказалась обманщицей. Она его оставила в конце концов, и из–за этого они послали его в сумасшедший дом, где люди без остановки хохотали и вопили, где ему приходилось принимать таблетки и пить много воды. Что–то в нем одновременно требовало и ненавидело эту потребность. Когда он найдет свою мать, как обещал ему Мастер, ему не придется опасаться, что его снова пошлют в сумасшедший дом. Все будет в порядке.

Он подошел к столу, на котором расположились маленькие коробочки, полные тараканов. В темноте их спинки поблескивали, как черные доспехи. Он взял спички, зажег одну, поднес к ближайшей коробке. Тараканы бросились в стороны. Когда пламя превратилось в красную точку, тараканы бросились на старые места. Он стоял в темноте и слушал их шорох.

Уолтер Бенфилд был мертв. Теперь его имя было Таракан, и имя это ему нравилось. С тех пор, как он получил работу в санслужбе “Алладин”, четыре месяца назад, он непрестанно изучал поведение тараканов, наблюдал за их судорогами агонии, когда распылял “дурсбан” или “диазон” в щелях между досками пола или в плинтусах. Иногда тараканы высыпали наружу, совершая странного рода танец, спотыкаясь и падая, когда попадали в жидкость. Иногда самые крупные тараканы. здоровенные вожаки, быстро приходили в себя и спешили прочь. Их он ловил руками и складывал в пластиковый мешочек, который он приносил с собой из дома. Их сила, жизненная энергия – они приводили его в робость – очень большая доза химикалиев могла прикончить хорошего трехдюймового самца. Без хорошей второй порции “диазона” они всегда снова приходили в себя. Даже придавив их подошвой, не всегда можно было достичь результата – несколько секунд они прикидывались мертвыми, а потом спешили прочь, выпустив кишки, словно танки. Они были так быстры, они были такими идеально приспособленными к выживанию, что почти не изменились за миллионы лет. В течение месяца он их сжигал, пытался утопить их в кипятке, задушить, спустить в унитаз, совершал дюжину других смертельных экспериментов, Кое–что удавалось. И совершенно случайно у него в машине был мешок с тараканами, когда он подцепил первую девушку. Когда она была уже мертва, он вдруг задумался – а задохнутся ли тараканы у нее во рту? И принялся за работу. Они задохнулись в конце концов, и он был очень доволен. И вдвойне доволен, когда узнал, что газеты прозвали его Тараканом. Для него это была честь, и он продолжал заниматься этим ради удовольствия, потому что газеты и полиция, кажется, именно этого от него и ждали.

Теперь, когда он увидел себя в зеркале, ему показалось, что он становится похожим на них. Плечи его были широкими и немного сутулыми, руки и предплечья сильные и твердые, как стальные балки. У него нависающий с густыми бровями лоб и маленькие глаза бусинки, которые ничего не упускали. Раньше волосы у него вились, но когда он начал работать для “Алладина”, то коротко подстригся. Очень маленькие уши и когтистые локти дополняли картину внешности, которую он сам себе нарисовал. Да, с ним происходили эволюционные изменения, он становился скрещением человека и насекомого, становился все хитрее, изворотливее, сильнее, неуязвимее, почти как они.

Он отклеил липкую ленту, которой запечатывал крышку из вощеной бумаги, прикрывавшей коробку, сунул в щель два пальца и нащупал таракана. Тот выскользнул, и потребовалось еще несколько секунд, чтобы поймать нового. Потом он снова приклеил ленту на место, чтобы ни один из них не мог сбежать. Держа копошащегося таракана в кулаке, он включил свет. Подвешенная к потолку люстра, матовый зонтик грязного пыльного стекла, залила комнату ярким резким светом, бросив во все стороны огромную тень Таракана. Он подошел к плитке, повернул газовый регулятор и провел тараканом над пламенем. Насекомое отчаянно зашевелилось в его пальцах. Таракан имел над этим насекомым власть – жизни и смерти