– Это несомненное чудо, – произнесла мадам де Вигонрен сухим тоном, который заинтриговал доктора.

– В самом деле, – неуверенно подхватил Мешо.

– Доктор… могу ли я рассчитывать на вашу абсолютную деликатность? Мне нужно задать вам один вопрос, который не дает мне… нам покоя весь день и всю ночь, так как беспокойство моей дочери примешивается к моему.

– Продолжайте, мадам, прошу вас.

Антуан Мешо был почти уверен, что за этим последует. И он не ошибся.

– Речь пойдет о загадочной череде смертей мужчин нашей семьи, тех, кто являлся наследником титула и земель. Я уже подозреваю в этом чей-то злой умысел.

– Ваш супруг и ваш старший сын Франсуа, не так ли?

– А перед этим еще два моих сына, – добавила баронесса-мать.

– Но причиной смерти тех двоих был раненый олень и грабители с большой дороги.

– Разумеется…

– Во что вы собираетесь меня впутать, мадам?

Беатрис закусила губу с выражением неуверенности на лице, и Антуан Мешо заметил, что от волнения у нее дрожат щеки.

– Посудите сами… Позволяет ли вам ваше хваленое врачебное искусство быть уверенным, что несчастья, случившиеся с моим покойным супругом Франсуа и моим сыном Франсуа… были вызваны естественными причинами… и ниспосланы Всевышним?

– Ну и ну! Мадам, со всем моим почтением, но что у вас такое в голове? – возмутился доктор.

– Я знаю… такая мерзость… покушение… Думаю, вы хорошо поняли, какое ужасное слово я не осмеливаюсь произнести.

– Вы считаете, что на жизнь Гийома кто-то покушался, но кто… и в конце концов, он же ребенок и сейчас не может ничего наследовать… я… право же…

Несколько мгновений Беатрис де Вигонрен пристально смотрела на него, а затем печально прошептала:

– Но в самом деле… он не умер, в то время как точно такая же болезнь унесла в могилу моего супруга и моего сына. Оба пребывали в расцвете лет.

Доктор снова посмотрел на нее, не понимая, что именно она пытается ему объяснить, и повторил с совершенно растерянным видом:

– Гийом жив и очень скоро поправится.

– Именно… именно… Послушайте, я вам сейчас объясню. Весь день и всю ночь я молилась, чтобы он выжил. И все же я настаиваю: не кажется ли вам поразительным, что маленький мальчик спасается от болезни, которая убивает взрослых мужчин крепкого телосложения?

Когда колебания и намеки мадам де Вигонрен собрались в голове Антуана Мешо в единое целое, тот застыл в полнейшем изумлении. Доктор наконец понял, что имела в виду его собеседница. Он снова спросил:

– Мадам, вы подозреваете, что… кто-то давал Гийому некий яд, вызывающий симптомы желудочной лихорадки, причем достаточно маленькими дозами, чтобы вызвать у него болезнь, не рискуя при этом убить, как его отца и деда?

Ответом ему было еле слышное «да».

– Боже милостивый! Мадам… такое обвинение… такое серьезное… Это же непростительное злодеяние! Но кто же?

Голос баронессы-матери внезапно стал твердым и резким, будто остро заточенное лезвие. Она ответила, четко выделяя каждое стово:

– А кому выгодно то, что случилось с моим супругом и моим сыном? Кто сразу же унаследует титул и состояние?

– Молодой барон Гийом? Но ему же всего пять лет!

– Мне известен возраст моего внука, мессир доктор. Но до совершеннолетия опекуном будет его мать.

– Мадам Маот? – прошептал доктор, ошеломленный таким обвинением.

– А кто еще? Правда, моя уверенность еще не полная. Между тем Агнес беспокоится за своего сына Этьена и ожидает самого худшего. Пока не вернется мой зять Эсташ, я буду присматривать за ним и за Гийомом. Как вы поняли, я имею в виду Маот; чтобы нанести вред моим потомкам, ей придется перешагнуть через мой труп. Я в этом поклялась, и я вовсе не обделена смелостью. Если понадобится разорвать на части это чудовище, прикидывающееся женщиной, я без колебаний сделаю это.

В этом доктор не сомневался. И тем не менее его обеспокоила яростная решимость, которая читалась на суровом лице баронессы-матери.

– Мадам, со всем моим почтением, поймите, речь идет об ужаснейшем обвинении. Не следует верить порывам, порожденным вспыльчивостью, и предположениям. Наконец, должны быть веские доказательства – например, найденный яд или неопровержимые письменные свидетельства. Ну не знаю, что еще… Я заклинаю вас дождаться возвращения вашего зятя, мессира Эсташа де Маленье, и не бросаться очертя голову в дело, которое для всех может обернуться катастрофой.

Немного подумав, баронесса снова заговорила:

– Согласна, ваши советы разумны и полны доброты. И все же если когда-нибудь она попытается совершить это неслыханное… клянусь пред Господом Богом, что убью ее своими руками. А сейчас нам нужно будет с милым видом – и следя за каждым своим движением – постараться отыскать те самые доводы, о которых вы упоминали.

– Мадам, позвольте поблагодарить вас за ваше благоразумие, – заявил Антуан Мешо, немного успокоившись.

– До свидания, мессир доктор.

Беллем, октябрь 1305 года.

Немногим позже

Исполнитель Высокого Правосудия доложил о себе в гостинице, занятой заместителем бальи Беллема, воспользовавшись своим настоящим именем и объяснив привратнику, что Бенуа Ламбер посылал за ним курьера.

Несколькими мгновениями спустя месье Ламбер – первый секретарь бальи, низенький лысый и безбородый толстяк, которого Ардуин хорошо знал, внезапно выбежал из кабинета и помчался к нему, на бегу выпалив скороговоркой:

– А, мессир! Однако же не слишком рано, не слишком рано…

Внимательно посмотрев на его городской костюм, где на рукаве не было изображения плахи, он продолжил, и в голосе его звучало негодование:

– Но… вы что, не готовы? И, наконец… где ваши отличительные знаки?

– Сегодня мне было бы неуместно выставлять их напоказ, – саркастически произнес Ардуин.

– Как… неуместно? Но… вы же обязаны! – возразил совершенно шокированный собеседник.

– Именно так, мой дорогой Ламбер, именно так. Зато я вовсе не обязан и замещать как вашего Марселя Вуазена, известного под именем Собакоубийцы, замечательного исполнителя, который скончался прошлой весной от желудочной лихорадки, так и его десятилетнего старшего сына, у которого, по словам его матери, никогда не будет такой же верной руки. А что делать?

Услышав это, Бенуа Ламбер почувствовал, что вступил на скользкую почву и это может обернуться для него неприятными последствиями. Хорошие палачи не торопятся на службу. Он продолжил, несколько сбавив тон:

– Э… Ладно-ладно… В конце концов, что такое одежда, всего лишь кусок ткани… и к тому же такой некрасивой! Да-да, все правильно! Какая все это ерунда, правда ведь? Мы вас очень ценим. И доказательством этого служит ваше двойное жалованье…