а бруки — это твой профиль, так что пойди и посмотри глазами на этого человека.

— Да не надо на меня смотреть, вы вот сюда посмотрите, — я протянул им эскиз штанов-карго.

— Моня, он хочет штаны с шестью карманами, — поцокал языком Абраша.

— Молодой человек, вы что, заказываете бруки для Шивы?

— Моня, а хто такая Шива? Если она похожа на Фаечку и у нее тухес хотя бы вполовину так же хорош…

— Шива, дорогой Абраша, это индийский шестирукий бог! — поднял палец вверх Моня.

— Не, — сказал Абраша, — Если у него тухес даже лучше, чем у Фаечки — то наверняка у него больше, чем один поц. Вей з мир, если у меня две руки и таки один поц, то у Шивы их должно быть как минимум три!

— И все — необрезанные, — кивнул Моня. — Шива — бог языческий.

— Выходит Шива — гой?

— Товарищи! Товарищи! — взмолился я. — Что насчет штанов?

Они посмотрели на меня как на идиота.

— А чего вы там стоите, как будто статуй? Пойдите сюда и мы с вас снимем мерку. И скажу вам по секрету, та рубашка и тот лапсердак, шо вы носите — это дрек мит фефер, а не приличный костюм. Так шо никаких брук, пока не скажете, шо построим вам полный комплект, а лучше два — или идите и киньтесь головой в навоз.

Да что у них не так с этим навозом? Почему они все меня туда посылают?

* * *

Все эти ремесленники-мастера были прикреплены к предприятию «Дубровицабыт» — сапожники, портные, парикмахеры, часовщики и прочие, и прочие, и прочие. То есть как бы работали на государство. Но — как и в общепите, в сфере услуг существовал огромный простор для приработка. И, конечно, у них имелся выход на отличную материю, импортные пуговицы и запонки, хорошие нитки и тому подобное. Нужно было просто доказать свою платежеспособность.

Заначка Гериных родителей улетела в трубу, и заначка Геры — тоже. Она и вправду была спрятана в книгах. Большая советская энциклопедия, издание третье, том седьмой, на той самой странице, где давалось определение слову «деньги». Оригинально! И вполне в духе Германа Викторовича. У него пароль на редакционном компе был «пароль», кота звали Кот а собаку — Собака. Дай ему волю, он бы Дубровицкую газету назвал «Дубровицкая газета».

В общем — я сидел на кухне в наушниках от металлоискателя и проверял его работу. Он исправно пищал, когда в пределах полуметра появлялась консервная банка. Это была настоящая победа, потому что собрать прибор без лишних деталей мне удалось раза с двадцатого. Тяжело быть криворуким гуманитарием!

Бумажка с инструкцией Езерского, где всё было написано на детсадовском уровне, конечно, была извлечена из кармана только после пятой попытки. Но я сделал это! Езерский-старший просил не слишком многого — один процент от найденного. Хитрый, черт! Он потратил только свое время — все детали и инструменты-то были за мой счёт!

Дело было за малым — отправиться на Мохов! И не спалиться, что я знал, куда иду… Нужно было разработать легенду — железную, стопудовую. Такую, чтоб даже если кто-то и поймет, что дело нечисто — ничего не мог доказать. Я ведь планировал по-честному сдать клад государству и получить свои 25 %, так что формального повода на меня наехать не будет… А то, что там курганы… Ну, курганы. Ну, так экспедицию надо было организовывать! И организуют, уж я подсуечусь, летняя практика у студентов как раз на носу. И сделаю красивенный материал — и про клад, и про студентов, и про Богомольникова — Археолога с большой буквы. В той, моей, истории он доберется до Мохова только пятнадцать лет спустя, после того, как в начале девяностых там уже вовсю поорудуют черные копатели.

В общем — я разобрал металлоискатель на три крупных блока, соединенных между собой только проводочками, запаковал его в чехол для удочек и отправился спать — с чувством выполненного долга. Сова-ночник из мыльного камня пялилась на меня со стола с укоризной: с клюва у нее свисала паутина. Я щелкнул выключателем, чтобы не видеть этого душераздирающего зрелища, поклялся себе, что завтра вечером обязательно сделаю уборку и уснул — без сновидений.

Глава 21,

в которой есть рояли

— Гера! Гера, проснись! Мне у тебя надо очень срочно что-то спросить! — Василиса тыкала мне пальчиком в плечо.

— А-а-а? Ух-х-х, Вася, ты что тут делаешь? — глаза открывались с трудом, сон был сладким, и возвращаться в реальность не хотелось от слова совсем.

— У меня есть очень серьезный вопрос!

Если маленькая пятилетняя девочка говорит, что у нее есть серьезный вопрос — это может быть что угодно. Например — писяют ли божьи коровки, или — не собираюсь ли я жениться на ее маме?

— Ну, задавай свой вопрос… — я сел на кровати и дотронулся голыми ступнями до холодного пола.

В окно светило утреннее солнце, судя по стрелочкам на будильнике — до звонка оставалось еще двадцать минут. Какая же это мука — воспитывать детей! Так, кажется, говорила фрекен Бок?

— Гера… Скажи… — тон Василисы был полон драматизма и внутреннего страдания. — А твоя работа называется рыдакция, потому что там все рыдают?

— Пх-х-х-х… — вот уж точно чего не ожидаешь услышать с утра пораньше, — Ну как тебе сказать, Васька… Иногда рыдают, да.

— А ты?

— А я нет. Я мужчина, мужчины не должны рыдать.

— А девочки?

— А девочки могут рыдать, но лучше пусть улыбаются — они тогда становятся очень красивыми! Понятно?

— Понятно. А ты скоро уходишь? А можно я у тебя тут побуду, пока ты не уйдешь? А то баушка Клава пошла на рынок, а мама и Аська спят, а я проснулась и мне одной страшно. А маму будить не буду, потому что если разбужу — то она потом будет уставшая. А если мама уставшая — то сердитая. А если мама сердитая — тогда всем грустно.

Какая умная девочка… Был бы я такой умный в ее возрасте, стал бы президентом, а не попаданцем.

— Давай сделаем гренки, Вася. И потом ты отнесешь их маме и Асе — и будет у вас завтрак. А?

— Ага! Я буду тебе помогать.

И она помогла. Что касается последствий — то я решил, что кухню буду драить вечером.

* * *

ПДО меня удивляло и в мое время, и в это. Говорят, был период года с девяносто третьего по две тысячи седьмой, когда на завод смотреть