– Во-вторых, по ногам, – сказал ей Бом. – У вас женские туфли на шпильках.

– Вот блин горелый! – выругалась Чернова снова по-черному.

– В-третих, по рукам, – сказал ей Бом – у вас длинные ногти покрытые черным лаком.

– Вот елки-палки! – опять по-черному выругалась Чернова

– Ну а теперь, – потребовали в один голос три сыщика, – говорите правду, одну только правду и ничего, кроме правды!

И Черновой ничего другого, кроме правды, говорить не осталось. Рассказ ее занял десять секунд. Но если его – этот рассказ – растянууууууууть как жевательную резинку, то, растянутый, он сводился к следующему:

В детстве у Черновой была фамилия Белова и она любила все беленькое: беленькие кофточки, беленькие шапочки, беленькие юбочки… И молочко, тоже, естественно, беленькое, любила девочка Белова попить из беленькой же чашечки; и кашку манную, тоже, разумеется, беленькую, любила девочка Белова поесть из беленькой же тарелочки… В общем, жила себе, жила девочка Белова на белом свете, вся такая беленька-пребеленькая, пока не пришла ей пора влюбиться. И влюбилась девочка Белова в мальчика Колю. Тоже довольно беленького на вид. Но внешность, как известно, обманчива. Хоть мальчик Коля и был с виду беленьким, но обманул он девочку Белову по-черному. И белый свет сразу же померк в глазах девочки Беловой, а сама она в тот же миг стала девочкой Черновой.

Сыщики, услышав о столь печальной участи девочки Беловой, разом достали свои носовые платки и вытерли друг у дружки набежавшие на глаза слезы.

А Чернова, она же бывшая Белова, продолжала:

– И тогда я решила страшно отомстить мальчику Коле…

– Спасибо, спасибо, – перебили ее на этом Бам, Бим и Бом. – Дальше нам все яснее ясного.

– А что вам яснее ясного? – не поняла Чернова.

– А то нам яснее ясного, – сказал ей Бом, – что придется вам сейчас пойти в тюрьму и посидеть там лет семь.

– Или лет восемь, – добавил Бим.

– Или лет девять, – прибавил Бом.

– Дайте уж для ровного счета лет десять, – попросила Чернова.

– Хорошо, – расщедрились добрые сыщики. – Берите десять лет.

И Чернова, взяв десять лет, пошла в тюрьму.

«А как же сложилась дальнейшая судьба Коли-Николая?» – поинтересуется какой-нибудь маленький читатель или какая-нибудь маленькая читательница. А никак. Не было никакого Николая, и мальчика Коли тоже не было, как не было и белой двери в черном замке да и самого черного замка не было.

Чернова все это выдумала от начала до конца. Ей просто очень хотелось в тюрьме посидеть. Потому что она в Интернете прочла, что «жизнь про́жита не зря, если человек походил по свету, постоял у океана и посидел в тюрьме».

Нечистая сила

не дремлет

Жил один лесничий. Звали его Егор. А погода была – хорошая собака хозяина во двор не выпустит.

Снег валит. Ветер воет.

А кругом шумит темный лес.

Вот сидит Егор посреди этого леса в своем домике. Думу думает. Вернее – печку топит.

Время – за полночь.

Вдруг дверь отворяется и появляется старик с седой бородой.

– Здравствуй, Егорка, – говорит. – Я твой батя.

– Какой еще батя? – отвечает Егор. – Мой батя на войне пропал. Без вести.

– Да не пропал я, – морщится старик. – А просто командир меня в разведку послал. Я и пошел.

– И где же ты был столько лет?

– В разведке, где ж еще.

– Ну садись тогда, батяня, за стол, отметим твое возвращение, – предлагает Егор.

Старик не заставил себя просить дважды. Выпил старик, закусил, под стол упал. Захрапел там.

А тут дверь опять отворяется. И появляется Егорова жена – Нюра. Лет десять как умершая.

– Уф-ф, – от снега отряхивается. – Ну и погодка.

Егор, хоть и не робкого десятка, а тут – сробел, конечно. Еще бы! Покойная жена с того света явилась.

А Нюра при-и-истально так посмотрела в Егоровы глаза и говорит:

– Ишь глазки-то подленькие как бегают.

– О чем это ты, Нюр? – Егор спрашивает, а у самого сердце в пятки уходит.

– О том самом, – отвечает умершая Нюра, – о том самом… Расскажи-ка, мил дружок, как ты меня на тот свет спровадил.

– Вот этого, Нюра, не надо! – закипятился Егор. – Сама отлично знаешь, что у тебя было двухстороннее воспаление легких. И справка от врача имеется. И от судмедэксперта тоже.

– Справочки твои, – говорит Нюра, – липовые. – И такой вид у нее сделался – вот сейчас кинется душить.

У Егора аж все захолонуло внутри.

Но тут дверь вновь отворяется и появляется маленький мальчик.

– Дайте, – просит жалобно, – на орехи.

Нюра как увидела мальчика, так и закричала истошно:

– Сынок! Сынок! Сынок!..

– Че такое? – Егор понять не может.

– Это ж сыночек наш! – плачет и смеется Нюра. – Помнишь, я его из роддома несла, пить захотела, наклонилась над колодцем, малютка из рук и выпал. Я думала, утонул.

– Не, выплыл, – говорит сынок, – Но с тех пор бедствую.

Тут и батя-разведчик из-под стола выполз. Глаза продрал, на Нюру уставился.

– Мамочка! – ахнул. – Маманя!..

– Какая я тебе маманя, пес старый! – Нюра ему в ответ.

А старик плачет горючими слезами, «мама да мама» – бормочет.

Егор хоть и дурак был, но умный. Взял да и перекрестился. И вмиг все исчезло: и жена-покойница, и сынок бедствующий, и батяня-разведчик.

А на дворе уж не темень – а свет. И не зима – а лето.

Во как нечистая сила балует!Дед Мороз и Африка

его детской мечты

Жил на свете Дед Мороз, у которого была заветная мечта. Он мечтал побывать в Африке. Но не в настоящей. В настоящей Африке он уже сто раз побывал, ну, может, не сто, конечно, но раз десять-то точно был. Нет, Дед Мороз мечтал побывать в другой Африке.

В Африке своей детской мечты.

В той самой Африке, про которую ему когда-то его мамочка читала в детской книжечке: где злые гориллы, кусачие крокодилы, где разбойник и злодей Бар-ма-лей, который:

Бегает по Африке

И кушает детей…

Ах, как Дед Мороз в детстве мечтал попасть в эту опасную Африку. И когда маленький Дед Мороз стал большим Дедом Морозом, ему все равно мечталось там побывать. Но, как известно, мечта мечте рознь. Есть осуществимые мечты, а есть – неосуществимые. Так что Дед Мороз прекрасно понимал, что в Африку своей детской мечты ему никогда не попасть.