Может быть, мне надо было разрезать на куски цыпленка, как это делал Джонатан, чтобы ароматный соус пропитал их. Я схватила нож для хлеба и начала резать бедрышко. Мясо поддавалось с трудом. Я надавила сильнее, ухватившись за бедрышко, но нож соскользнул и врезался между моим большим и указательным пальцами.

Я смыла кровь с цыпленка и попыталась разделить его. Однако порез оказался глубоким и стал кровоточить еще сильнее. В аптечке был перевязочный материал, но ничего такого, чем можно было бы его закрепить. Бен, который до сих пор смотрел с восхищенным интересом на мою стряпню, стал с воплем требовать, чтобы его освободили.

Я вынула его, кровь текла по моему предплечью и капала на его распашонку. Его лицо перекосилось, и он заплакал так громко, что своим воплем мог привлечь жалостливый взгляд быстро удаляющегося от нашей квартиры прохожего. Наконец его рыдания перешли в икоту. Ножницы: вот чем пользуется повар. Держа Бена одной рукой, я нашла в аптечке ножницы. Джонатан использовал их, чтобы подравнять челку Бену. Я боялась, что это могло придать слишком аккуратный вид ребенку и сорвать съемки в супермаркете.

Я закрепила повязку самоприклеивающимися ежиками, которые взяла из детской книги с наклейками. Я считала, что Бен был слишком маленьким для стикеров, но Бет сказала: нет, они помогут ему развить его моторные способности. Мод могла уже сама извлекать стикеры из книги.

Цыпленок был разрезан на уродливые полоски и полит ромом. Я снова усадила Бена в его высокое кресло, так что он мог следить за ловкими движениями ножа, пока я резала банан и апельсин. Когда я открыла дверку духовки и поставила туда блюдо, он радостно замахал руками. Да, его мать умеет готовить. Именно так все и должно быть. Если бы она росла без излишней любви к телефону, жизнь была бы и в самом деле чертовски прекрасна.

Теперь я чувствовала боль в руке, кровь выступила на повязке. Каждые полчаса я проверяла блюдо с цыпленком. Все было в порядке. Я позвонила Джонатану. Бен, увидев, что я снова пытаюсь совершить телефонное хулиганство, уцепился за край моих джинсов. Автоответчик Джонатана сработал. Но в этот момент завопил Бен, саботируя всякую надежду оставить сообщение.

Спустя некоторое время цыпленок выглядел полностью прожаренным, хотя казался все еще худосочным и сырым. Я подумала, а что, если это ром и фрукты сделали цыпленка плотным и придали ему более аппетитный цвет. Банановые дольки плавали сверху. Я нашла свечки под мойкой и поставила их в зеленые стеклянные подсвечники. Однако не стала зажигать их — зачем они будут мерцать напрасно до его прихода домой.

Я накрыла два прибора, посмотрела, нет ли грязных пятен на бокалах. Бен с мрачным видом выпил свой чай. Даже в ванной он не проявил своего обычного энтузиазма. Он просто положил раскрытые ладони на поверхность воды и смотрел, будут ли они держаться на ней.

Я убавила газ в духовке. Уменьшение температуры не приведет к увеличению бактерий? Не хочу, чтобы плюс ко всему Джонатан еще и отравился. Я выключила духовку, воображая, что, когда он появится, я смогу похвастаться своим созданием на конфорке.

Я расположилась на большой кровати, а Бен лежал поперек моих коленей и сосал вечернюю бутылочку. Когда наконец стемнело, я развернулась и улеглась вдоль кровати, убаюкиваемая размеренностью его дыхания.

Я привыкла к запущенной квартире Элайзы, но никогда не осознавала, как это потенциально опасно: я привела уязвимого сына в опасное место. Красные линии пунктиром отмечали опасные объекты: зазубренный нож лежал поперек доски для резки хлеба, валявшейся на диване, — свидетельство спешно приготовленного завтрака. Мощный штатив был прислонен к холодильнику. На табуретке стоял электрочайник, который вот-вот должен был закипеть. Элайза пыталась дотянуться до него, перешагнув через открытый чемодан, забитый одеждой типа бикини. Она приветствовала меня и мою забинтованную руку крепким объятием с кокосовым запахом.

Она приготовила чай. Дети с нижнего этажа громко орали. Бен исследовал гибкий электрический провод хромированной стандартной лампы. Повсюду установлены незащищенные розетки, способные пропустить миллионы вольт через хрупкое тело моего сына. На Элайзе был надет кусок черного шелка, возможно, халат, а на губах оставались следы рыжевато-коричневой губной помады, нанесенной, как минимум, двенадцать часов назад.

— Что ты думаешь? — спросила она, делая маленькие глотки горячего черного чая.

— Возможно, дело в его матери. Но он бы не стал, нет, он ничего ей не скажет.

Она подула в кружку.

— Должен быть кто-то, к кому он пошел. У него есть друзья?

Я пожала плечами.

— Есть Мэтью и Бет, но я им звонила. Может, Билли, его старый школьный друг.

— Именно там он и должен быть. С кем-то, кто действительно его знает.

Я могу представить ответ Билли: «О, жена. В чем дело? Подумай, сколько денег будет загребать ребенок. Это шутка. Где твое чувство юмора?» И он попробует поднять настроение Джонатану рассказами о своих самых последних приключениях, связанных с выпивкой, типа того, как он заснул с сигаретой и был разбужен обозленным пожарником, выбивающим его входную дверь.

Нет, вряд ли он у Билли.

Элайза сделала слабую попытку привести в порядок неряшливо висевшие на кресле платья. Электрокамин бросал слабый желтоватый свет. Бен выполз откуда-то из-за дивана с расческой, забитой спутанными волосами, и стал лизать ее.

— Он объявится. Чтобы так исчезнуть — это просто острая реакция. Некая уловка, желание привлечь внимание и заставить себя искать.

— Я должна была сказать ему с самого начала.

Элайза обмотала вокруг себя свой балахон.

— Именно это и сводит его с ума. Обман. Не сама работа фотомодели.

— Могу я остаться? — неожиданно спросила я.

Она взглянула на Бена, который с любовью смотрел на каминный огонь. Она вспомнила, как однажды, давно, во время мимолетной сексуальной встречи ее любовник визжал на полу, якобы в состоянии экстаза. Элайза была вне себя от радости при виде его восторга, пока не заметила, что большой палец его ноги зажат между перекладинами камина.

— Ненадолго. Он вернется. Ему надо остыть, — добавила я.

В гостиную пробрался кот Элайзы и направился к подоконнику в холле. Я не любительница кошек и не выношу их выкрутасы с выпущенными когтями на своих коленях. Такое поведение вы не потерпели бы от приятеля, не говоря уже о животном с рыбьим запахом. Зачарованный видом кота Бен, весь подобравшись, пополз за ним.

Дверь спальной комнаты Элайзы была открыта, и из нее показался Дейл в тесно облегающих полосатых брюках, являя собой чрезмерное изобилие бледной мужской плоти.

— Эй, я так и думал, что у нас гости, — произнес он и отшатнулся от высоко задранной и сильно вонючей задницы Бена.

Кот утихомирился.

— Пойду оденусь. Налей себе чаю, — сказала Элайза и направилась в спальню в сопровождении Дейла: брюки прилипли к его ягодицам, как пластиковая пленка.