Свадьбу Зулемы и Риада Халаби сыграли с соблюдением всех обрядов и риуталов; к счастью, у жениха хватило денег оплатить все эти развлечения, в которых принимали участие не только родственники, но и друзья обеих семей. В деревне надолго запомнили этот праздник, потому что из-за нищеты, в которой погрязло большинство ее обитателей, подобные события стали здесь большой редкостью. Праздник удался на славу. Пожалуй, единственным дурным предзнаменованием стало то, что в первый день торжеств задул пустынный ветер хамсин; его порывы несли с собой тучи песка, который проникал в дома, застревал в одежде, царапал кожу, и в день самой свадьбы на ресницах молодых можно было видеть застрявшие песчинки. Однако эта неприятность не могла ни отложить, ни тем более отменить праздник. В первый день свадебного ритуала в одном доме встретились подруги невесты и женщины, представляющие обе семьи новобрачных. Они внимательно осмотрели приданое невесты, осыпали ее лепестками цветов апельсинового дерева, набросали ей на плечи розовые ленты и в свое удовольствие поели лукума, так называемых рогов газели, миндаля и фисташек; все это сопровождалось аккомпанементом пронзительных звуков йюйю, слышных по всей улице и в кафе, где обсуждали предстоящую свадьбу мужчины. На следующий день женщины повели Зулему в общественную баню; процессию возглавлял старик с барабаном, удары в который должны были предупреждать встречных мужчин, чтобы те опускали глаза и не смотрели, как в окружении подруг и родственниц шествует невеста, одетая в семь легких, почти невесомых платьев. В бане с нее сняли всю одежду, и родственницы Риада Халаби внимательно осмотрели новобрачную: они должны были убедиться, что ее хорошо кормили и что на ее теле нет никаких подозрительных или позорных отметин; при этом мать невесты, как полагалось по традиции, разрыдалась во весь голос. Невесте омыли руки отваром хны, воском и серой свели с ее тела волоски, сделали массаж со сливками и заново заплели волосы, украсив их пластмассовыми жемчужинами; в это время подруги девушки пели, танцевали и отдавали должное сладостям, которые запивали чаем с мятой. Не забыт был и обычай, согласно которому невеста дарила каждой из незамужних подруг по золотой монете. На третий день настал черед церемонии нефтах. Бабушка новобрачной прикоснулась к ее лбу ключом, чтобы открыть душе невесты путь к честности, добропорядочности и любви; после этого мать Зулемы и отец Риада Халаби обули ее в смазанные медом тапочки, чтобы путь к браку был для нее сладким. На четвертый день Зулема, одетая в простую рубашку, принимала будущих свекра и свекровь в своем доме, причем потчевала их только собственноручно приготовленными блюдами; она смиренно опускала глаза и учтиво слушала, как те обсуждают ее кулинарные таланты и демонстративно громко заявляют, что мясо, мол, оказалось жестковато, а кускус недосолен. По словам родителей Риада, положение спасало только то, что сама невеста была хороша собой. На пятый день испытанию была подвергнута серьезность и благонамеренность невесты: в дом Зулемы привели трех уличных певцов, которые начали развлекать ее веселыми и не слишком пристойными песнями, она же под прикрытием легкой вуали должна была сохранять абсолютное спокойствие и не реагировать на двусмысленные намеки и неприличные шутки. Всякий раз, когда очередной рискованный пассаж не достигал цели рассмешить или сконфузить новобрачную, к ее ногам в награду бросали несколько монет. Тем временем в другой комнате свадьбу праздновали в чисто мужской компании, и там уже самому Риаду Халаби пришлось выдержать град шуток и неприличных намеков, которыми осыпали его все собравшиеся соседи. На шестой день состоялась светская церемония бракосочетания в мэрии, и лишь на седьмой день с начала праздника в дом молодых прибыл кади, засвидетельствовавший брак перед Аллахом. Приглашенные складывали подарки к ногам молодых супругов и во весь голос оповещали собравшихся о цене, которая была уплачена за это подношение. Затем родители Зулемы ушли вместе с дочерью в отдельную комнату, выпили так называемый последний бульон с курицей и отдали девушку мужу — с величайшей неохотой, как того и требовал обычай. Женщины из рода жениха отвели молодую жену в специально подготовленную для первой брачной ночи комнату и переодели из свадебного наряда в простую рубашку; потом женщины вышли из комнаты и присоединились к мужчинам, собравшимся на улице и ждавшим, когда на балконе вывесят простыню, испачканную кровью и удостоверяющую невинность новобрачной.

Наконец Риад Халаби остался наедине со своей женой. До этого дня они еще не видели друг друга вблизи, не имели возможности обменяться даже парой слов или улыбнуться друг другу. Обычай требовал, чтобы молодая жена дрожала от страха при виде мужа. На самом же деле чувство страха испытывал в тот день скорее он. Вплоть до этого мгновения он старался не приближаться к ней вплотную и не раскрывал рта в ее присутствии. Таким образом дефект его внешности был менее заметен. Теперь же он не знал, как отреагирует супруга, увидев вблизи его изуродованное от природы лицо. Он смущенно приблизился и протянул руку, чтобы прикоснуться к ней. Его покорил перламутровый оттенок ее кожи, пышность ее форм и красивые густые волосы. В тот же миг он увидел на ее лице гримасу омерзения и ужаса: эта реакция жены, рассмотревшей наконец его лицо, словно заморозила воздух в комнате, где им предстояло впервые сблизиться. Риад привычным движением руки вынул из кармана платок и поднес его к лицу; он так и держал одной рукой платок, а другой медленно раздевал супругу и нежно ласкал ее. К сожалению, ни его терпения, ни нежности не хватило, чтобы преодолеть чувство отторжения, которое испытала Зулема, как только увидела его вблизи. Первая встреча была трудной и печальной для обоих. Потом, пока его теща, лицо которой было вымазано синей глиной, чтобы отпугнуть злых духов, размахивала с балкона простыней, пока соседи палили в воздух из ружей, а женщины исступленно кричали под окнами, Риад Халаби забился в темный угол и долго сидел там, ощущая пережитое унижение как удар вонзившегося в живот клинка. Эта боль осталась с ним надолго; она звучала в нем как немой стон, а он не мог никому рассказать об этом до тех пор, пока не встретил первого в своей жизни человека, поцеловавшего его в губы. Его с детства воспитывали как настоящего мужчину, а мужчине не подобает проявлять слабость и открывать перед женщиной свои чувства и тайные желания. Статус супруга делал его повелителем ее судьбы, и позволить ей узнать его слабости он просто не имел права, ибо она могла воспользоваться ими, чтобы больно ранить его или подчинить своей воле.

Они вернулись в Америку, и Зулема очень быстро сообразила, что муж ее, оказывается, вовсе не богач и не разбогатеет уже никогда. Она с первого дня возненавидела свою новую родину, городок, в котором ей предстояло жить, климат, людей, дом — в общем, все, что ее здесь окружало; она отказалась учить испанский и помогать мужу вести дела в магазине; при этом она ссылалась на якобы постоянно мучившие ее мигрени; день за днем она проводила в четырех стенах, лежа на диване; в еде она себе никогда не отказывала и становилась все толще и все скучнее. От мужа она зависела абсолютно во всем; даже чтобы объясниться с соседями, она звала его в качестве переводчика. Поначалу Риад Халаби думал, что жене нужно просто дать время привыкнуть к новой обстановке; кроме того, он был уверен, что, как только у них появятся дети, их жизнь и настроение супруги сразу же изменятся к лучшему; впрочем, шло время, а детей все не было, несмотря на то что супруги проводили вместе полные страсти ночи и часы сиесты; всякий раз, входя в спальню к жене, Риад Халаби не забывал повязать платок, закрывающий нижнюю часть лица. Так прошел год, другой, третий, затем и все десять, и настал день, когда в «Жемчужине Востока» и в жизни обоих супругов появилась я.