Вне заседаний лидеры трех стран держались весьма свободно. Так, Черчилль на приеме в честь своего 69-летия поднял тост «За пролетарские массы». На что Сталин ответил тостом «За консервативную партию».

1 декабря 1943 г. конференция закончилась. Она стала выдающимся событием в истории взаимоотношений трех стран. Впервые за время существования антигитлеровской коалиции были согласованы планы ведения войны против Германии и Японии, обсуждены важнейшие проблемы послевоенного устройства мира.

Когда работа над рукописью книги уже была завершена, к автору обратились с просьбой выступить на встрече ветеранов внешней разведки, которых в связи с 60-летием Тегеранской конференции интересовали ранее неизвестные документы, взгляды историков на события того времени. Перед выступлением один из ее организаторов председатель Совета фронтовиков Анатолий Павлович Губанов задал мне вопрос: «Не буду ли я возражать, если выступит также участница Тегеранской конференции Зоя Васильевна Зарубина?» Наверное, только ветераны, за плечами которых большая жизнь, и историки знают подлинную цену таким счастливым совпадениям.

Зоя Васильевна — обыкновенный и необыкновенный человек. Жизнь и судьба принесли ей много радостей и много несчастий, сохранив ясный ум, завидную память и женское обаяние. Она работала переводчиком на Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференциях, процессе главных немецких военных преступников в Нюрнберге, читает лекции по искусству общения в Дипломатической академии. В литературе можно иногда прочесть, что З. В. Зарубина — «полковник КГБ в отставке». В действительности она завершила работу во внешней разведке в 1951 г. в звании капитана, посвятив себя педагогической и общественной деятельности. Я попросил потомственную разведчицу и заслуженного педагога поделиться своими воспоминаниями о лидерах Большой тройки, какими она их увидела на Тегеранской конференции.

«Все, что происходило в Тегеране, и сейчас перед моими глазами, начала свой рассказ Зоя Васильевна. — Это было событие крупного международного масштаба. Мне было тогда 23 года и вместе со своими товарищами по работе я очень гордилась, что каким-то скромным образом, в роли переводчика «второго эшелона» явилась свидетелем встречи руководителей ведущих держав антигитлеровской коалиции и тем, что эта встреча происходит в нашем, советском посольстве. Когда я впервые увидела Сталина, то он внешне оказался далеко не таким, каким был на портретах и плакатах. Да и в документальной кинохронике много не заметишь: его небольшой рост, нездоровый цвета лица со следами былого заболевания оспой. Говорил он несколько медленно, глуховатым голосом с грузинским акцентом, но четко, ясно и логично выражал мысль, что облегчало работу его переводчиков В. Павлова и В. Бережкова. Меня включили в группу, которая в Тегеране помогала работе делегации США и лично Ф. Рузвельта, а в Ялте — У. Черчилля.

До сих пор затрудняюсь ответить на вопрос, было ли поведение Сталина «запрограммированным» или естественным, но оно отличалось подчеркнутой скромностью, выдержкой и уважительным отношением не только к главным собеседникам, особенно к Рузвельту, но и всем окружающим. Был эпизод, вспоминая который, я и сегодня ощущаю холодок на спине, а в то время меня охватил настоящий страх. Перед началом одного из заседаний нужно было что-то срочно принести… Я побежала к двери, которая неожиданно открылась: в зал входил Сталин. Я еле увернулась, но все же задела его своим плечом и замерла, ожидая худшего. Но Сталин, казалось, не обратил на это внимания, а следовавший за ним Ворошилов успокоил: «Ничего, детка, ничего».

Сталин, Черчилль и Рузвельт, как руководители великих держав, были достойны друг друга, но они совершенно различные люди. Вероятно общим внешне было у них лишь то, что все трое курили. Сталин папиросы, Рузвельт — сигареты с мундштуком, Черчилль — непомерной величины сигары. Британский премьер выделялся своей тучностью, некоторой сутулостью, быстрой сменой настроений. В моей памяти он сохранился как блистательный оратор. Переводить его было сложнее. Он увлекался, говорил будто выступал в палате общин, нередко без пауз, необходимых для перевода…

30 ноября 1943 г. Черчиллю исполнилось 69 лет. Мне поручили сопровождать доставку в английское посольство праздничного подарка, который затем вручил британскому премьеру Сталин, — белую бурку, папаху и ящик армянского коньяка. Первое, что бросилось в глаза — это стол, блиставший серебром и хрусталем с множеством столовых приборов, в которых было непросто разобраться. Переводчик Черчилля майор Бирс рассказывал, что Сталину предложили на выбор несколько коктейлей. Один из них он попробовал и, судя по выражению лица, в первый и последний раз.

Из Большой тройки наибольшее впечатление произвел Рузвельт, с которым по роду службы я общалась по нескольку раз в день. Прежде всего — безупречной интеллигентностью, непринужденной манерой общения, авторитетом арбитра в дискуссиях и спорах «новой семьи», которой Рузвельт называл Большую тройку. Все это складывалось из многих личных особенностей президента США, начиная с открытости, доброжелательного расположения к собеседнику до умелой нейтрализации конфликтных ситуаций. По документам известно, что при подготовке конференции и непосредственно в Тегеране именно при поддержке Рузвельта удалось переломить обстановку вокруг второго фронта и принять решение. Но документы не могут, конечно, отразить всего того, что происходило на переговорах. Так в опубликованной записи о заседании 29 ноября «за сценой» остался конфликт, остроту которого вовремя парировал Рузвельт. Черчилль, упорно не считаясь с контраргументами, доказывал первостепенное значение военных действий на Средиземноморье в сравнении с операцией «Оверлорд» и довел атмосферу на переговорах до крайности. Сталин резко поднялся с места и, обращаясь к Молотову, сказал: «Идем, нам здесь делать нечего. У нас много дел на фронте». Рузвельт примирительным тоном со словами: «Мы уже голодны», — пригласил всех на обед, что помогло разрядить обстановку.

И, конечно, запомнился праздничный ужин после отъезда делегаций. Он был устроен для нас, немногочисленных сотрудников, которые помогали работе конференции. На столе было все или почти все, что предлагалось делегациям. Время было голодное, и это уже был подарок, особенно ценный своим вниманием. Передо мной поставили красное шампанское и черную икру. Я подумала, что это мне как единственной женщине в нашей «команде», но ошиблась. Офицер охраны, полушутя, полусерьезно, объяснил: «Это вам за то, что не сбили с ног главу советской делегации».

Если говорить о главном, что сохранилось в мыслях — это твердое убеждение: поживи Рузвельт еще несколько лет, и крайностей «холодной войны» удалось бы избежать»».

«Процентное соглашение» и польский тупик

Осень 1944 г. была насыщена бурными событиями. Близился разгром Германии и ее союзников. Обстановка на фронтах вооруженной борьбы кардинальным образом изменилась по сравнению с той, что сопутствовала первому визиту Черчилля в Москву в 1942 г. Линия советско-германского фронта, где действовало около 7 дивизий вермахта, все дальше продвигалась к границам третьего рейха. С января 1944 г. Красная Армия перешла к наступательным действиям на широком фронте, которым вермахт противопоставил жесткую стратегическую оборону. Главным результатом этого противоборства явилось крушение оборонительной стратегии противника на советско-германском фронте. В январе — мае 1944 г. войска вермахта были разгромлены на трех важнейших направлениях — под Ленинградом и Новгородом, на Правобережной Украине и в Крыму. Советские войска вступили в Белоруссию, Молдавию и Эстонию, вышли к границе с Польшей и Чехословакией, перенесли боевые действия на территорию Румынии. Наступая на фронте до 450 км, Красная Армия разгромила более 170 дивизий противника. Его потери были настолько велики, что пришлось дополнительно перебросить на фронт свыше 40 дивизий из Германии и других стран Западной Европы. Советское командование прочно владело стратегической инициативой. Наступление советских армий вынуждало немецкое командование перебрасывать свои дивизии с Запада на Восток. Но на западе все более нарастала угроза высадки на континенте англо-американских войск. «Пожалуй, за всю войну еще не было большей опасности оголить в угоду обороны на Восточном фронте все прочие театры военных действий, чем та опасность, которая нависла в данный период», — отмечалось в военном дневнике штаба верховного командования вермахта весной 1944 г.