О семье Толина было известно мало, разве что только то, что Куоки был куда старше, практически на пятнадцать лет, чем его жена, а ещё — что она совершенно не разделяла его поразительного восторга от измерительных систем и мечтала о спокойной, адекватной жизни. Увы, но не за того она для подобной цели вышла замуж, если так уж думать, и Куоки не раз и не два повторял, что его супруга не может до конца оценить всю величественность его невообразимых открытий.

Вряд ли существовал кто-нибудь, кто в самом деле мог бы всё это оценить, но люди молчали. Куоки сделал несколько полезных открытий, потому его и терпели — терпели долго и очень, очень старательно, закрывая глаза на все бесконечные глупости, которые он периодически себе позволял. Может быть, уже и величина открытий становилась несоизмеримо малой на фоне того, что он успел натворить плохого в своей жизни, во время бытности заведующим кафедрой или даже на других должностях. Но кто это скажет старому, фанатически настроенному человеку?

Сагрон наконец-то приколол лист к доске и, отступив от него на несколько шагов, полюбовался итогом своих уговоров. Не зря он взял Шанука — его было не жалко, а официант — довольно болтливое существо, как-нибудь выкрутится, когда наконец-то профессор Куоки пожелает увидеть, где же тот самый упомянутый преподавателем экземпляр работающих часов.

К тому же, почему-то Дэрри не сомневался, что с таким плутом дело с новой системой исчисления может наконец-то пойти на лад и стать чем-то более-менее приемлемым для их кафедры. Хоть не таким позорным пятном во время агитации студентов.

И зачем их агитировать, если на их специальность они всё равно идут самым настоящим валовым потоком, без конца сунутся и сунутся, будто бы удумали задушить громадным присутствием всех, кого только смогут!

— О, — удивлённо присвистнули у него за спиной. — Я и не ожидал, что ты всё-таки сумеешь его уговорить отдать Котэссу тебе.

— Пришлось постараться, — пожал плечами Сагрон. — А ты что, уже утвердил список магистров?

— Да, — кивнул Ролан, подходя поближе. Он потянулся на самый верх, чтобы повесть список, и широкие рукава его рабочего защитного халата — старого, широченного, спадающего с плеч, зато завешанного невероятным количеством волшебства и заклинаний, готовых уберечь преподавателя от проклятий необразованного третьего курса, — сползли вниз, демонстрируя запястья.

Левое было самым обыкновенным, не вызывало никакого удивления, Сагрон лишь подумал, что, может быть, у Ролана руки сильно похудели. Он и прежде не был особым силачом, но сейчас похудел ещё сильнее, превращался постепенно в кого-то вроде Куоки, только немного адекватнее.

Впрочем, Сагрон и сам избавился от всего, что можно было называть претензией на будущий, лет через десять, лишний лес. Всё сошло на нет после стараний в деканате, Литория умела выпить достаточное количество сил. Дэрри и прежде не страдал ни пузом, ни лишним жирком, теперь же знал — у него даже нужного нет, пора было бы наладить собственный рацион. А то Котэссу есть он заставлял, а сам как-то совсем уж регулярно забывал о потребности пропитания.

А вот вторая, правая рука Ролана вызвала у мужчины интерес. На фоне доски — коричневой, потёртой, забитой светлыми бумагами, приколотыми тоненькими булавочками и кнопками, — это было особенно видно.

По небольшому участку кожи, вокруг запястья, будто бы браслетом, тянулась тонкая линия чешуи.

Сагрону показалось, что он уже однажды видел нечто подобное, и только спустя несколько минут он наконец-то вспомнил, где именно.

Хвост Жодора.

Сегодня он и прикасался к нему — мягкая линия чешуек. А Элеанор говорила, что мать прокляла отца тем самым проклятием, её собственным, она даже поместила этот случай в свою диссертацию и радовалась, что могла испытать проклятие перед тем, как наконец-то запускать его в производство.

Со стороны профессора Ольи это было справедливой, заслуженной местью. И факт измены тоже был на лицо. Да, их с Жодором связывали узы брака и дочь, а он всё ещё не просто заглядывался на молоденьких девочек, а даже продолжал настаивать на том, чтобы они вступали с ним в связь. Сагрон примерно представлял, насколько добровольно это зачастую бывало, и от этого его ненависть к доценту Ольи не становилась меньше, очень даже наоборот.

Та ещё семейка.

Но вот в их с Котэссой случае ничего такого не было. О какой измене шла речь, если она для него была совершенно посторонним человеком? Он даже не знал толком, как она учится, что она делает по жизни, он не преподавал у неё ни дня, а видел до этого и знал имя лишь потому, что девушка оказалась старостой и приносила ему журнал на подпись. А значит, что-то не сходилось.

И реакция. Не было никаких невидимых ожогов — отрос вполне заметный, вполне явственный такой хвост.

Сагрон вздохнул. Нет, хвоста он не хотел, ожогов тоже, но вот чешуя на руке у Ролана его совершенно не радовала.

— Ты тоже проклят? — спросил он. — Ещё с той поры? Это результаты проклятия Котэссы?

— А? — удивлённо обернулся на него Ролан. — А. Да, и вправду… Ко мне приходила одна коллега, решила, что должна очень уж крепко пожать мне руку. Случайно как-то получилось.

— Ведь ты говорил, что на тебе нет проклятия.

— Ну… — мужчина на мгновение отвёл взгляд. — Я ведь не проверял? А теперь вот так вышло. Элеанор говорит, что это явный признак, да и я сам уверен в этом. Ничего страшного, пройдёт. Она говорит, что…

— Пройдёт. Если Котэсса с той же нежностью подержит тебя за руку, что это сделала посторонняя женщина.

Ролан отвернулся и сделал вид, будто бы его очень интересует список студентов, что поступили в этом году. Учитывая то, что список висел вот уж несколько месяцев, Сагрон очень сомневался в том, что его коллега прежде его ни разу не видел.

— Ну, ты ведь сам понимаешь, это особенности проклятия. Мне оно совершенно не мешает, — вздохнул Ролан.

— Тебя завязало на Котэссу? Мне казалось, что на Элеанор.

— На Элеонор, хотя она и не вливала в него силу.

— Она его произносила.

Ролан вздохнул.

— Обычно заклинание связывает с тем, кто его реально использует. Ты, как доцент, как человек, что защитил кандидатскую диссертацию, должен это прекрасно понимать. Но её проклятие — особенное.

Вот только всё равно что-то упорно не давало покоя. Что-то не складывалось. Мужчине казалось, что он упускал неимоверно важную деталь, просто сам ещё не мог до конца понять, какую именно.

Он присмотрелся к своему коллеге, но решил всё-таки промолчать. Ролан был его другом. Он не утверждал прежде, что его завязало на Элеанор, но был уверен в том, что Котэсса не имеет никакого отношения… Или он такого не говорил? Это говорила Элеанор. Да. Именно.

— И почему Элеанор тогда тебе не поможет?

— Ну, ты ведь знаешь, семейное упрямство. Она уверена в том, что я сам виноват в последствиях, вот теперь и страдаю.