litbaza книги онлайнПриключениеХроника одного полка. 1915 год - Евгений Анташкевич

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 112
Перейти на страницу:

После трёхчасового отдыха эскадрон разделился на взводы, и Рейнгардт, вместе с которым пошли фон Мекк и Курашвили, стал по полям и перелескам, обходя болота, продвигаться на север в сторону Августовского канала, до которого по схеме было вёрст около восьми. Августовский канал соединял протянувшиеся с запада на восток озёра, огибая с севера обширные болота.

Лес был прорезан грунтовыми дорогами и просеками, и на пересечении очередной дороги с очередной просекой уже в сумерках обнаружились около десяти трупов. Судя по катушкам и проволоке, это и была та самая группа из крепости Осовец по восстановлению связи – она попала в засаду. Взвод начал спешиваться, и в это время застрочил германский тяжёлый пулемёт и стали хлопать винтовочные выстрелы совсем близко – взвод Рейнгардта попал в ту же самую засаду. Стали отходить, прихватив тела телефонистов, один ещё был живой, и Курашвили пытался ему помочь, и вдруг стало известно, что ранены фон Мекк в руку и Рейнгардт непонятно куда, куда-то в пах, и находится без сознания. Взвод отошёл на версту и снова спешился. Погони не было, с немцами не было кавалерии. Курашвили осмотрел Рейнгардта, германская пуля попала ему в наружную подвздошную артерию и застряла. Из-за этого кровопотеря была медленная, но само ранение крайне опасное. Сам Алексей Алексеевич Рейнгардт был без сознания, и это было хорошо, потому что, будь он в сознании, ему было бы нестерпимо больно. Он только-только спешился и в этот момент был ранен, так объяснил один из драгун.

Однако, несмотря на трагедию, цель разведки была выполнена полностью: германцы, даже если небольшими силами, стоят на южном берегу Августовского канала. И прояснилась судьба осовецкой крепостной команды по восстановлению связи.

Драгуны навязали носилки, укрепили между лошадьми, и взвод пустился в обратный путь. Курашвили знал положение дел в лазарете крепости Осовец, посоветовал Василию Карловичу, и тот принял решение идти туда.

В полночь во главе взвода фон Мекк, не пришедший в сознание Рейнгардт и Курашвили уже были в крепости, и Алексей Гивиевич, сдавая раненых, встретил там Татьяну Ивановну Сиротину. И ему показалось, что его мечта сбылась. Но ничего не произошло. Татьяна Ивановна помнила его ещё с февральской осады Осовца и относилась к нему очень хорошо, как к врачу, как к специалисту, знатоку своего дела, и только. Она же не знала, что они такие близкие московские соседи, что, скорее всего, их кухарки обсуждают своих хозяев, когда делают покупки в окрестных магазинах на Никитской или вместе оказываются на Смоленском рынке. Алексей Гивиевич страстно хотел исправить это положение, но не знал как. А казалось бы, чего проще, надо всего лишь спросить: «Уважаемая (дорогая), нет, последнее вычеркнуть… уважаемая Татьяна Ивановна, как поживают ваша матушка и мопсы?..» Тут бы пригодились имена и клички, в смысле матушки и собачек: одна собачка палевая с чёрной мордой, а другая – тоже палевая с чёрной мордой. Страшные! А мопсы всегда страшные! И как это так, думал об этом доктор Курашвили, почему чем красивее женщина, тем уродливее у неё собачки, именно что не собаки, а собачки, которые могут не защитить, а выгодно оттенить, что ли?

Он не знал ни имён, ни кличек и, осознавая, что, окажись сейчас здесь его кухарка, вопрос был бы сразу решён, но тут же приходила в голову мысль, что если бы кухарка оказалась здесь, то не потребовалось бы никаких имен, потому что Татьяна Ивановна наверняка её знает, и уж точно, что её знает матушка… и мопсы. И мопсы подняли бы лай, и все присутствующие стали бы с ними, мопсами, сюсюкать. В этом месте мысли у Курашвили разлетались, поднималась грудь, но сразу приходила и тоска.

Потому как Алексей Гивиевич знал, что Татьяна Ивановна служит на санитарном поезде № 1 Гродненского крепостного лазарета, он мог точно представить себе географию её разъездов, помимо крепости Осовец. И он когда покидал полк, то всегда мечтал, что там, куда он приедет, он может её встретить, и всегда был к этому готов, и даже так и получалось на одну секунду, на каком-нибудь перроне или ещё в каком-нибудь совсем не случайном месте. И один раз он увидел и услышал, как к Сиротиной «подъехал» какой-то подпоручик, просто попутчик, даже не раненый, и сказал, что его зовут «имярек» и что они где-то встречались. Татьяна Ивановна молча глянула, и подпоручик смутился. И на Курашвили эта сцена подействовала, то есть отбила желание начинать нужный разговор с того, что они соседи! В маленькой Москве все соседи… И это не давало никакого повода… А Татьяна Ивановна всегда, когда даже мельком видела Курашвили, очень приветливо улыбалась ему и махала рукой, если её поезд уже трогался, а Курашвили оставался на месте. И тут он начинал мучиться: «А чего я мучаюсь, мы и так знакомы!..» Но они были не так знакомы, не так, как ему хотелось. И ещё этот томик Чехова, который она сунула ему в руки тогда, на путях в Белостоке… Он его брал в руки, разглядывал и определил, что пятнышко на обложке – это точно человеческая кровь. Но ни разу не раскрыл.

Татьяна Ивановна поправила одеяло, укрывавшее спину и плечи Алексея Рейнгардта. Он лежал на боку с обложенной подушками, поджатой, подвязанной бинтами к груди ногой. Она всмотрелась в его закрытые глаза, вздохнула и села рядом. Кювета со шприцами стояла на медленно горящей спиртовке. Почему-то Татьяна Ивановна была уверена, что именно сегодня, именно в её дежурство Алёша откроет глаза и тогда надо будет всё сделать быстро, иначе, если только он почувствует ту боль, которая в нём сидит, он умрёт. Этой боли никто не выдержит.

Татьяна Ивановна всё вокруг себя видела. Она видела, как на неё смотрит только что вышедший из палаты доктор Курашвили. Она помнила его с самой февральской осады в Осовце, но ещё тогда, когда познакомилась с этим замечательным доктором, то уже точно знала, что это не первая встреча, а когда была первая, она не могла вспомнить.

Она вокруг себя всё слышала, особенно ужасные мужские тихие с присвистом выдохи, когда она появлялась в окопах. Ей приходилось переодетой ползать по полю боя и вытаскивать раненых. Но нельзя же ползать по земле, по грязи или снегу в том, в чём она ходила в госпиталь, невозможно, ну не в юбках же туда-сюда елозить ногами. Поэтому она надевала солдатские штаны и рубаху, она сама сняла их с убитого, отстирала, отгладила, и сейчас они уже такие застиранные и заглаженные. К ботинкам научилась подматывать обмотки, сама сшила манишку, белую с красным крестом, чтобы раненые в поле видели, кто к ним ползёт, и не стрельнули, и на голову сшила короткую накидку, тоже с крестом, совсем маленьким, потому что германцы стреляли по этим крестам очень метко. Когда она перед боем появлялась в окопе в таком наряде, то у себя за спиной слышала много, но даже не оглядывалась, чтобы не увидеть лиц. Она их ещё увидит на поле боя, когда они будут не шептаться, а в полный голос звать: «А-а-а! Кто-нибудь! Ко мне-е! Спасите! Санита-ар!» Никто же не виноват, что до ранения мужчина – это мужчина, а после ранения он – раненый. Раненым она помогала. Мужчинам не помогала и ловила на себе все взгляды, как любая женщина, но эти взгляды только смешили её. А Курашвили ещё заставлял копаться в памяти, однако кроме Осовца она не могла его ни в каких других обстоятельствах своей жизни вспомнить. И всё же он был для неё какой-то другой, не как остальные. Она старалась его потаённых взглядов избегать, поэтому сама всегда была с ним открыта. Другое дело Алексей Рейнгардт – Алексис, Алёша. Он был помолвлен с подругой Татьяны Ивановны, и Татьяна Ивановна, чтобы не помешать их счастью, сделала вид, что из-за какой-то ерунды обиделась и с подругой рассталась.

1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 112
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?