Она вздыхает, пытается усесться поудобнее, снова вздыхает, наверное, подбирая слова. Никто её не поторапливает. На этот «поезд» уже никто не опоздает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, мальчик не твой ребёнок, Сеня. Да ты и так это уже знаешь. Не думала, что тебе хватит ума и сообразительности сделать экспертизу, — Лана кривит губы. Нет, она не раскаивается в том, что натворила. — Ты ведь такой правильный. Привык людям верить. Порядочный, мама тебя так воспитала. И я не мать мальчику. Его родила моя старшая сестра, ещё одна дурочка незамутнённая. Всю жизнь была не от мира сего. Верила в какие-то идеалы, которые ей ничего не дали, кроме одиночества и смерти.

Лана выпрямляется, словно что-то ломает в себе. Становится увереннее и циничнее. И от её страшных слов волосы шевелятся на затылке. А я вдруг понимаю, каким был дураком и каких потрясений избежал, расставшись с этой тварью. Язык не поворачивается назвать её женщиной.

— Они с матерью на пару умом немного тронулись. Бросили город, уехали в деревню, работали на земле и славили солнце. Там Белка в общину какую-то вступила. Любители всего натурального. И залетела не пойми от кого — тайна-тайна великая. А ей уже глубоко за тридцать было. У нас большая разница в возрасте. И приспичило ей по канонам этой секты рожать без врачей и тлетворного влияния города. Как в старину. Ни наблюдалась, ни на учёте не стояла. Всё должно быть естественно. Ну, и понятно, чем это закончилось: мальчишку она родила, а сама отправилась на тот свет. Кровотечение, всё такое. Средневековье, блин.

Лана вздыхает. Но я бы не сказал, что она скорбит. Скорее, злится.

— С ним мама возилась. У неё проблемы с ногами были. После того, как Белка умерла, совсем на ноги упала. Еле отошла. А лечиться не хотела. Но у неё стимул и смысл был.

Лана смотрит на меня. В глаза.

— Она назвала его Богданом — богом данный ребёнок. А по-простому звала Данькой. Ты почти угадал, Сеня. Я поэтому тогда так удивилась. Надо же. Бывают совпадения.

Никаких совпадений нет — так я думаю сейчас. Данька. Чужой мой ребёнок. Мой сын поневоле. Наверное, мы должны были найти друг друга, потому что он никому оказался не нужен. Я почти знаю, что она скажет сейчас. И Ланины слова — лишь подтверждение моей внезапной догадке.

— Он незарегистрированный. Неучтённый ребёнок. Некому было это сделать. Мать по дому с трудом передвигалась. Куда ей ещё с пацаном ездить. Недавно её не стало. Ушла за сестрой. А мальчик остался. Головная боль. Добрые люди присмотрели и меня нашли. Вот так он оказался со мной.

Бездушная ты скотина — хочется сказать ей в лицо, но я молчу. Потому что если сейчас открою рот, не сдержусь. И ударю, наверное. Никогда не бил женщин. А сейчас с трудом сдерживаюсь, чтобы не влепить ей пощёчину.

За брошенную больную мать. За равнодушие к малышу. За сволочизм и меркантильность. За то тёмное, что ещё осталось невысказанным. Ведь она не просто так хотела навязать мне ребёнка. Ей что-то от меня было нужно. Вот что только? Теперь я хотел это знать, чтобы быть готовым к неожиданностям. Чтобы уберечь малыша от новых потрясений, если понадобится.

Я забыл лишь о Наде. О моей Наде, что тихо сидела сзади у стола, заваленного кипами бумаги.

— Сама ты головная боль, — вырастает она неожиданно. Тварь. Тебя человеком назвать сложно.

Она стоит рядом — бледная. Глаза изменчиво сверкают — то ли зелёные, то ли голубые — самые лучшие глаза на свете. Моя девочка. Моя справедливая чистая душа. И я неимоверно горжусь ею. И за то, что она не ударила и не плюнула в Лану — тоже.

Сенины руки у меня на плечах — надёжные и родные. Он словно даёт мне опору, и я с благодарностью принимаю его поддержку. Я сейчас нуждаюсь в его объятиях.

Я успокаиваюсь, если можно так сказать. Моё возмущение и негодование никуда не делись, но порыв, кипение уходят. Мне больше не хочется надеть этому непонятному существу что-нибудь на голову. Хочется сделать ей больно. Но, наверное, она не умеет чувствовать боль — слишком деревянная или ненормальная.

Сеня усаживает меня на другой стул, поближе к ним.

— Зачем тебе всё это, Лана? — спрашивает он. Лана дёргается, морщится, запястьями трёт виски. Она бледная, ей, наверное, плохо, но к ней нет жалости, обычной, человеческой, которую можно испытывать даже к запутавшимся людям.

— Я вначале няньку наняла — старушку. Она за мальчиком смотрела. У меня… должно было выгореть одно дело. Я не думала, как будет дальше. С пацаном возни много — документы оформлять, объяснять. Канитель вся эта. А потом всё полетело вверх тормашками. И тогда я вспомнила о тебе, Сеня. Подумала, что могу выпутаться. Сняла квартиру напротив. Следила. Не думай, что я совсем безмозглая. Я точно знала, когда ты приходишь, уходишь, что делаешь. Отслеживать тебя было просто. И, наверное, во много раз дешевле, чем нанимать таких, как этот.

Она небрежно кивает в сторону детектива.

— Тот же человек, что приглядывал за твоей квартирой, рассказал, что меня пасут. Правда, я не думала, что это такой умный. Думала, меня другие выследили. Поэтому я залегла на время. Выждала, пока ты вернёшься из-за границы. Приглядывала за твоей новой любовницей. Видела, как они с твоей мамочкой ворковали. М-да.

Мне нужны были деньги. Ты мог мне их дать. На худой конец, ты мог жениться. Я бы сменила фамилию, и тогда бы исчезла. Хотела за границу уехать. Скрыться.

— Что ты натворила, Лана? — у Сени лицо суровое, брови сведены почти в одну ломаную линию. Я бы притронулась. Разгладила складочку на переносице, но приходится сидеть тихо, чтобы не нарушить этот поток грязного откровения.

Лана плечами пожимает, улыбается горько.

— Скажем так: попыталась откусить кусок, который мне не по зубам оказался.

— Опять твои дурацкие интриги?

Она смотрит на Сеню насмешливо, губы у неё в улыбке расползаются.

— Это ты у нас правильный. Из грязи да в князи. Думаешь, что спрятал прошлое, а оно бежит за тобой, за пятки кусает. И у каждого, у каждого есть подобный скелет в шкафу. Я та, что умею их извлекать на свет божий. И за это многие готовы заплатить, лишь бы грешки наружу не вылезли.

От этого разговора у меня разболелась голова. Я бы не хотела знать её тайны. Видимо, то же самое решает сделать и Сеня. Они переглядываются с детективом, словно решая, как быть дальше.