– Братец сказал: вот-вот прибудет.

Немира прижалась ухом к груди ведьмаря – та еле приметно вздымалась. Дыхание было частым и неглубоким. Недобрый знак, совсем недобрый!

– Не стой столбом! Неси, что есть из лекарств!

– Ой-ой-ой, надо ж, а ведь такой красивый… – заскулила постояличиха.

– Позови отца своего! – прошипела Немира. Вот ведь помощница досталась!

– Так ушел он. На площадь подался. Там сегодня гуляния.

– Тогда брата!

– Так и тот на празднике. Я бы и сама ушла. Так за-ради него… – девка метнула взгляд на недвижимого ведьмаря и исправилась, – то есть ради вас, гостей дорогих, осталась.

– Неси лекарства! – заорала «дорогая гостья».

– Надо ж, такой красивый. А очи какие, а стать… – пышнотелая краса все-таки подалась куда-то в закрома. Но двигалась, как назло, слишком медленно. Надо ж, какая нерасторопная! Не диво, что до сих пор в девках сидит: хата догорать будет, а она только сообразит, что кремень искру высек.

– Скорее! – рявкнула Немира. – Войтех, миленький, ты борись! Скоро лекарь подоспеет. Он поможет.

Но лекарь все не шел. И ничего толкового, чем можно было бы помочь больному, не сыскалось. Ни березового дегтя, ни мокрицы… Даже подорожника сушеного в хате не держали. Только баночка меда да ромашка с чабрецом.

Немира лишь диву далась:

– Как же вы с хворями боретесь?

– Так лекарь помогает. Или в Лунном храме, коли совсем худо, – вздохнула молодая хозяйка, глядя на ведьмаря и качая головой. – Вот же лихо одноглазое… подкараулило его…

– Так давай его в храм отвезем.

– Что ты! – Девка испуганно замахала на гостью руками, как на сумасшедшую. – Ночь ведь на дворе. А там склоны крутые да ногай-птицы рыщут!

Немира снова покосилась на дверь, но петли хранили молчание. Эх, ну где же лекарь?! Дочь хозяина без устали причитала да описывала пригожесть ведьмаря. И в какой-то миг у гостьи возникла мысль:

– Послушай, коли Войтех так люб тебе, может, поделишься с ним силами?

– Я? – округлила очи девка.

– Ну.

– Ты что это? Спятила?! – вдруг стала задыхаться от негодования постояличиха, ее беленая (как пить дать, огурцом) кожа приобрела оттенок сочной малины.

– Это самое верное средство…

– Я – невинная девица! – гордо выпятила пышную грудь дочь хозяина и уперла руки в бока. – А силами с ним делись сама!

Вместо дальнейшего разговора оскорбленная «невинность» под визг петель входной двери выскочила вон, покинув гостей на волю Макоши.

Немира мазнула взглядом по деревянной охранительнице, а потом всмотрелась в бледный лик спутника. Его дыхание трудно было расслышать даже в затихшем доме. Улица тоже молчала. Что это за праздник такой? В их селе шум веселья забирался далеко за болота. А тут… Или все дело в каменных стенах?

Сомкнутые веки не подрагивали. Только едва различимый стук сердца и неглубокое дыхание выдавали, что в мужчине все еще теплится жизнь. Что ж делать-то?

«Сама…» – слова молодой постояличихи эхом отозвались в голове. И Немиру точно озарило. САМА!

– Войтех, – позвала девица. Мужчина не шевелился. – Я спасу тебя! Слышишь? Спасу!

Спутница прилегла рядом, прижавшись к раненому всем телом. Надо ж, какой холодный, точно мертвый. Провела рукой по четко очерченному рту и неумело, но решительно приникла губами. Эх, надо было больше часу с Олелько проводить – сейчас бы пригодилось его умение!

Внезапно дверь громко отворилась – и на пороге показался невысокий горбун, облаченный в дорогие меха. Немира резко села.

– Эй! Кто тут хвор? – спросил хрипловатый голос.

– Лекарь? – одновременно обрадовалась и почему-то разочаровалась девица.

– Так, – кивнул лысый, гладковыбритый мужчина и вошел внутрь.

– Сюда, сюда! Скорее, ему совсем худо, – позвала девица, невольно коснувшись собственных губ, что горели от ледяного безответного поцелуя.

Пожилой лекарь проворно подскочил к лавке. Потрогал лоб ведьмаря. Оттянул веки, вгляделся в очи, которые, как показалось Немире, заволокло белой, непрозрачной пленкой.

– Вроде ж на вас бандиты напали? – сощурился горбун.

Девица лишь плечами пожала.

– Ага! Это она так сказала! – отозвалась вошедшая следом дочь хозяина.

– Не важно, – махнул лекарь и полез в свою роскошную, хоть и потрепанную кожаную сумку (видать, ремесло его пользовалось спросом). Выудил какую-то трубку.

– Это что, жалейка? – захлопала очами Немира. Неужто играть надумал?

– Вот темнота, – фыркнул лекарь и приставил широкий деревянный конец к груди ведьмаря, а к узкому примкнул ухом. Зажмурился. Потом отстранился и, погладив подбородок, сказал: – Худо ему, совсем худо. Яд кровь жрет…

– Яд? Что ж его, гадюка покусала? – переспросила молодая постояличиха, переминаясь с ноги на ногу. – Неужто помрет? Ай-ай-ай… Эх, каким бы женихом стал!

Но лекарь, точно не расслышав бестолкового лепетания, задрал рубаху ведьмаря. Осторожно снял повязку и от вида открывшейся глазам раны недовольно цокнул и мотнул головой. Борозда и впрямь выглядела значительно хуже прежнего.

– Это кто ж его так? – ахнула дочь хозяина.

Лекарь, как и Немира, не посчитал нужным вдаваться в пояснения. Вместо этого чем-то звенел, стучал, шелестел в сумке, пока не отыскал маленькую золотистую баночку. Открыл. Резкий удушающий запах поплыл по дому. Девицы, заливаясь слезами, зажали носы.

– Что это? – полюбопытствовала Немира и тут же закашлялась – «дивный» аромат принялся драть горло.

– Это очень редкое лекарство, сложный сбор, – спокойно пояснил лекарь, нанося на рану густую желтую жижу.

– Оно поможет? – с надеждой спросила девица.

– Помочь ему теперь могут только в Лунном храме. Чем скорее вы туда доберетесь, тем больше вероятность, что он выживет. Мазь притупит воздействие яда, но ненадолго.

Немира с трудом дождалась утра. Она хотела отправиться в Лунный храм, лишь только лекарь обрисовал страшную судьбу ведьмаря, но ей не позволили. Уж больно опасны ночи в этих краях. И хоть Луннинец уже не одно столетие существовал бок о бок с ногай-птицами, был укреплен и, как никакой иной град, имел навык обороняться от крылатых тварей, а все ж темнота издревле отводилась нечисти да нежити. Ни один местный житель в здравом уме ни в жизнь бы не решился покорять горные кручи с факелом и даже на специальной телеге, оснащенной самострелами да шипами, когда очи Макоши сомкнуты.

Поговаривали, из всех сумасбродов за всю историю Луннинца только один сумел добраться до храма ночью. Да и тот не был обычным человеком, а принадлежал к ведьмарям. Что за необходимость заставила его отчаяться на такой шаг, людская память не сохранила, но этого поступка не то что не оправдывали – стыдились. Ибо ведьмарь тот нарушил слово заповедное да пренебрег наказом Макоши, что человеку день даровала.