Выходя из города через южные ворота, помахали знакомому стражнику.

— Опять за лозой? — засмеялся тот. — Что-то вы припозднились сегодня.

— Товар уж больно хорошо пошел, — подойдя к стражнику. Алексей поклонился и достал из кошеля несколько аспр. — Мы, может, поздненько сегодня заявимся… Как бы с воротами, а?

Воин ухмыльнулся в усы:

— Уж таки и быть, открою для вас ворота, коли задержитесь… Да, с десятником придется делиться.

Еще несколько аспр…

Солнце клонилось к закату — маленький, спрятавшийся за густой облачностью, желтый мячик. Дождя, слава Богу, не было, но в воздухе обволакивающей взвесью висела густая противная сырость. Пахло мокрой травою и дымом, поднимавшимся из труб ближайшей к дороге деревни.

Отойдя от Златицы километра два, парни остановились напротив проселка, резко забиравшего влево.

— Нам туда, — оглянувшись, показал рукой Алексей.

Аргип округлил глаза:

— Но это же — путь на восток! А нам надо на север и запад.

Лешка усмехнулся:

— Не к ночи, так рано утром за нами обязательно вышлют погоню. Куда она направится, как ты думаешь?

Напарник согласно кивнул:

— И в самом деле… А если нарвемся на сипахов?

— У нас есть разрешение Пурим-бея, — похлопав себя по груди, успокоил Лешка. — Пока там они еще разберутся.

Дальше шли молча — о чем было еще говорить? Да и устали. Клонившееся к закату солнце окрасило в багровый цвет далекие горы, а вскоре и вообще скрылось. Сразу сделалось темно, холодно, где-то совсем рядом, в лесочке, тоскливо завыл волк. А, может, это была просто потерявшаяся собака — кто знает?

Заночевали на давно скошенном лугу, устроив себе лежбище в стогу сена. Тут их было много, стогов, наверное, где-то неподалеку находилась деревня, а то и несколько. Внутри стога Лешке неожиданно показалось довольно уютно — вроде, как бы уже и не под открытым небом, да и не холодно, и не так сыро. Решив на этот раз не разжигать костер, подкрепились в сухомятку, запив скудный ужин несколькими глотками вина.

Проснулись от шума. Кто-то свистел, кто-то громко стучал в бубен, кто-то пел песни. Что еще за черт? Какой-нибудь сельский праздник?

Парни осторожно выглянули наружу — на востоке уже занимался рассвет, но все же было еще довольно рано, солнце еще не взошло, лишь возвестило о себе первыми робкими лучами, пробивавшимися сквозь золотистую вату облаков. Совсем недалеко от стогов, по проселку, неспешно шла небольшая группа людей, человек пять в рваных, но довольно ярких одеждах, у некоторых даже — откровенно чудных. Впереди решительно вышагивали двое светловолосых подростков в каких-то грязно белых, с красной оторочкой, простынях, чем-то напоминавших древнегреческие хитоны, правда, надетые не на голое тело, а поверх рубах из грубой шерстяной ткани. Один из парней бил в бубен, второй свистел, причем — в такт. Получалось весело и довольно складно.

Следом за парнями, прихлопывая в ладоши, двигались еще двое — один длинный, тощий и сутулый, другой — добродушного вид толстяк в широкополой шляпе. Оба время от времени били в ладоши и громко восклицали:

— Хэй-я, хэйя, гэй-я!

Замыкал шествие крючконосый седобородый старик, правивший запряженным в скрипучую одноколку осликом. Одноколка была доверху нагружена самым невообразимым хламом — какие-то шесты, обломки досок, рваные куски разноцветных тканей…

Полное впечатление — сумасшедшие или цыгане.

— Веселей, веселей, дети мои! — приподнявшись, громко крикнул старик. — И громче — так нас не услышат ни в одной деревне.

— Уже услышали, дедушка Периклос!

Периклос?! Ого! Не слишком ли громко?

— Вот, собаки лают повсюду.

— Ну, слава Богу! — старик размашисто перекрестился и подогнал ослика. — Главное, чтобы окрестные крестьяне не ушли в поле. Ищи их потом, собирай.

— Не уйдут! — обернулся толстяк. — Сегодня же праздник!

— На то и надеюсь…

— Что сегодня ставим, дедушка Периклос? Опять Аристофана?

Эти слова уже донеслись еле слышно — вся веселая компания спустилась в лощину.

— Нет, что-нибудь свое, — донеслись слова старика. — Аристофан для местных слишком уж непонятен.

Говорили, кстати, по-гречески!

Земляки?

— Актеры, — громко чихнув, прошептал напарник. — Бродячий театр… У нас, под Мистрой, такие часто бывали.

— Актеры? — Лешка улыбнулся. — Ну, надо же! То-то я и смотрю — поют, пляшут. Аристофана вспомнили… Тебе, Аргип, кстати, что у него больше нравиться — «Птицы» или «Женщины в народном собрании»? Мне так — «Птицы».

Аргип не успел ответить: выскочив откуда-то из кустов, прямо перед стогом застыл огромный серо-палевой масти пес и, злобно обнажив клыки, громко залаял.

— Тьфу ты, — вытащив нож, досадливо сплюнул Лешка. — Тебя еще не хватало.

— А ну-ка, вылезайте! — раздался повелительный голос. — Да не вздумайте шутить — быстро подымем на вилы!

Откуда-то сзади, из-за стога вышел крепкий мужик с вилами, по виду, крестьянин, к которому тут же присоединилось еще человек десять таких же — кто с вилами, кто с комами, кто — с топором.

— Дядюшка Геронтий, — из кустов выбежал еще один, на этот раз совсем юный — кудрявый веснушчатый мальчишка. — Это те самые воры?

— Похоже, они, — угрюмо прищурился мужик. — А ну, вылезайте, кому сказал?

— Да вылезаем мы, вылезаем, — пробурчал Лешка. — Собаку только придержите.

— Кубрай, цыц! — осадили пса. — Не пытайтесь бежать, господа воры. Давно вас вылавливали!

— Да не воры мы! Нужно нам ваше сено!

Выбравшись из стога, парни отряхнулись, а Алексей покрутил головой, прикидывая соотношение сил. Так… Если вот сейчас прыгнуть влево — там мужичок, похоже, тютя-тютей, ишь, аж рот распахнул, лошина, стоит, глазами пилькает… Отобрать у него вилы — и сразу рукоятью в лоб вот этому… он, похоже, старший… А, собака? А собаку придется ножом… И — с разу…

— Ишь, как зыркает! — ощерился вдруг мальчишка, доставая из-за пазухи… пращу! — дядька Геронтий, уж я за ними присмотрю, ты не думай…

Мужики при этих словах засмеялись, а старший, Геронтий, лишь улыбнулся в усы:

— На Кубрая-то больше надежа!

— Да ладно вам смеяться, — обиженно протянул мальчуган. — Ежели что… ежели бежать кинуться — я им ка-ак… камнем по голове!

Ну, вот… Лешка усмехнулся. Вот и попались… Ишь, ты — камнем по голове. Прямо…

Хочу плясать я вечно

И вечно петь на лире,