Дочь аптекаря из Цербста — это чистый миф, сочиненный Шуваловым, «инквизитор» хотел сыграть на ностальгических чувствах Екатерины. По другой легенде Анна — дочь ремесленника, шестая или седьмая, то есть та по счету, глядя на которую отец делает усилие, вспоминая, когда она родилась и как ее зовут.

Детство трудное, голодное, словом, нищета, а что грамоте научилась, так это заслуга местного пастора, который не мог без слез умиления смотреть на ребенка-ангела: и грамоте обучил, и манерам, и даже азам французского куртуазного языка.

Еще один миф об Анне Фросс: она дворянка, родители богаты, но тайна рождения от нее пока скрыта, поскольку найдена она был в шелковом пакете на паперти. Удивительно, сколько сюжетов порхает вокруг этой вообще-то заурядной девицы. Господь наградил ее наиглавнейшей чертой — умением нравиться. Были еще качества, оказавшие решающую роль в ее карьере, — удачливость и полная беспринципность (читай — бессовестность).

В берлинскую полицию Анна попала по очень серьезному делу: воровству и убийству, а именно отравлению. Для следователей все было очевидно, но Анна и не собиралась сознаваться. Да, она купила в аптеке крысиный яд, но в доме фрау Крюгер полно крыс, любой на улице это подтвердит… и не ее вина, что этот яд попал в малиновое желе! Фрау Крюгер очень любила свою юную компаньонку (начинала Анна с простой горничной) и потому подарила ей алмазные серьги, да, да… те самые, которые обнаружили при обыске в ее чулках. Завалились в коробку случайно, а ключ от ларца ей подбросили… На допросах Анна лепила все, что взбредет в голову, нимало не заботясь о правдоподобии и логике.

Дальнейшие события разворачивались странно, все вдруг стало, как говорят в России, шито-крыто. Драгоценности так и не нашлись, а Анну, вместо того чтобы отдать палачу, забрали из тюрьмы и отвезли в карете в другое государственное учреждение.

Если размышлять на эту тему отвлеченно, получается абсурд, но если при этом держать в поле зрения чистенькое, невинное, спокойное личико, стан изгибистый и выразительнейшие глаза и отдаться неизвестно откуда возникшему чувству, что ты нравишься… да, да, и можешь составить счастье этой девушке, и тебе это ничего, ну почти ничего не будет стоить, а взамен тебя наградят любовью неземной и дружбой возвышенной, то желание спасти безвинную страдалицу кажется вполне понятным. Очевидно, влипнув в вышеописанное чувство, как в клей, некий государственный муж, ранга высокого, решил спасти Анне жизнь и честь, снабдил ее инструкциями, более похожими на советы, и направил на временное жительство в обширное восточное государство.

Точное содержание инструкций мы тоже не знаем, одно неоспоримо — ей было рекомендовано попасть в штат людей близких к русской царице, да в том штате и укорениться. По оценке Блюма, а именно он был ее первым наставником в шпионских делах, мы знаем, что отправка Анны в Россию была сделана крайне непрофессионально. А ведь тайная полиция Берлина была в те времена лучшей в Европе, то есть в мире. Поэтому можно определенно утверждать, хотя радетель о судьбе девушки был патриотом, в делах политического сыска совершенным профаном. Анну направили в Россию, не только не ожидая от нее какого-либо конкретного большого дела, но даже самой малой пользы. Ее просто хотели спасти от эшафота, а наставления о царских покоях носили чисто формальный характер. В самом деле, как юная эмигрантка без серьезных связей могла попасть во дворец? Но когда судьба вдруг буквально выполнила распоряжения берлинского благодетеля, Анной заинтересовались уже серьезные люди.

Иона Блюм ехал в Россию с собственным ответственным заданием. Анну ему просто навязали. Он должен был где-то поселить девушку в Петербурге, проследить, чтобы она не натворила глупостей. Разрешалось использовать ее в делах, разумеется, если в этом появится необходимость.

Маленький Блюм только внешне выглядел смешным, а на самом деле был очень серьезным и неприятным человеком. Характер у него был мерзкий. Он по праву носил баронский титул, хотя поместье его в Курляндии можно было прикрыть носовым платком. До того как приплыть в Петербург на «Влекомой фортуной», Блюм отслужил в России без малого десять лет и вышел в отставку подполковником. Он вполне прилично знал русский язык, а корчил из себя безъязыкого эмигранта по каким-то высоким шпионским соображениям.

Завербоваться в берлинскую разведку его заставило хроническое безденежье — маленький человечек был мот. Вербовка была трудной, если не сказать экзотической. Где найти тех, кто записывает в тайную службу? Не выйдешь же на улицу с криком: желаю служить великой Пруссии! В конце концов он догадался взять отпуск и, якобы для оформления наследства, отбыл в Берлин.

Прибыв на место, прыткий майор, а именно такой чин был тогда у Блюма, не долго думая, написал о высоком желании самому Фридриху II. Письмо не попало к королю, а осело в секретной канцелярии. Надо себе представить радость канцеляристов, письмо Блюма носило почти интимный характер. С одной стороны, он как бы объяснялся королю в любви, а с другой — как бы подмигивал их величеству, намекая, что Фридрих Великий может на него, Блюма, рассчитывать, разумеется, за некоторую мзду. Размер мзды указан не был. Среди канцеляристов нашелся один умный, который отнесся к письму Блюма с вниманием и свел его с кем следует. Блюму было предложено работать на пользу Пруссии за сто восемьдесят червонных, при этом не покидать русскую службу. Блюм согласился. Это было семь лет назад. За все эти годы барон показал себя исполнительным, точным, не слишком рискованным, но весьма аккуратным агентом. Он присылал сведения о рекрутских наборах в России, о движении полков, об их вооружении. Свои донесения Блюм собственноручно шифровал и высылал в Мемель и Кенигсберг на торговые дома некоего Альберта Малина. Вся переписка выглядела как затянувшаяся тяжба о наследстве, придуманная Блюмом версия пригодилась.

Когда началась война, уже вышедший в отставку Блюм был вызван в Берлин для получения нового задания. Обстановка складывалась сложной, и поскольку в военных условиях тяжба о наследстве выглядела мало убедительно и не могла вместить всего объема информации, Блюму был дан шифровальщик. Он поехал вместе с бароном под видом брадобрея. Анна об этом человеке ничего не знала, и когда Блюм по недоразумению был задержан русской таможней, ей и в голову не пришло обратиться к брадобрею за помощью. Была у Анны надежда, что поможет ей красивый русский моряк, с которым она познакомилась по настоянию Блюма. Но моряк так и не пришел в себя, а с денщика какой спрос?

К Мюллеру Анна попала случайно и только через месяц в пятницу в шесть часов вечера, как и было условлено, пошла на свидание с Блюмом. Барон устроил ей разнос: где она болталась целый месяц? Она обязана была приходить сюда каждую пятницу! Анна очень не любила, чтобы на нее повышали голос.

С самой первой минуты их знакомства, а произошло оно в секретной канцелярии Берлина, Блюм начал вести себя как начальник. Этому не помешало даже внушение прусского эмиссара, который тонко намекнул, что Анна многообещающий агент, поскольку обладает оружием, которого у Блюма нет и быть не может. Барон только фыркнул в ответ.

Анну не волновали начальственные нотки в голосе Блюма — пусть его. Уж она-то знала себе цену. Тем более что памятна ей была главная инструкция, данная на словах, иносказательно, шепотом: «Если свершишь в России то же, из-за чего в Берлине в тюрьму попала, то ждет тебя здесь весьма большая награда, — важное лицо помолчало и добавило так же шепотом, — и тебя, и детей, и внуков твоих».