– Пусть не надеются, – говорил ей молодой врач с внешностью пирата из приключенческих книг, они дежурили вместе уже третью ночь подряд, – что мы станем встречать их цветами и ракией. Если они захватят город, мы заберем вас в горы вместе с собой.

– Нет, я не могу в горы! У меня здесь родители, дядя… Не уверена, что они захотят сдвинуться с места.

– Немедленно увезите их подальше от Ханьи. В какое-нибудь высокогорное село. Ваша община будет у немцев под особым прицелом. Люди рассказывают страшные вещи.

– Знаю. Но я уже все для себя решила. Я остаюсь здесь, в миссии Красного Креста, – ответила она с грустной улыбкой.

– Вы прекрасная медсестра, и я вас очень ценю. Но все же лучше перестраховаться! Выправьте себе хотя бы новые документы, измените имя…

Конечно, Андреас (так звали доктора) хотел ей только добра, и ей даже льстило его повышенное внимание к своей персоне. Но изменить имя! Как можно? Разве она может отказаться от своей веры, от своего народа? Никогда! Или все же… А ведь дядя Иосиф уверял ее родителей, что уж где-где, а на Крите они будут в полной безопасности. Ведь евреи проживали на острове с незапамятных времен, на протяжении тысячелетий. Но кто мог предположить, что немцы начнут высадку на Крит? Что бы ни случилось, решила про себя Йоланда, больше она с родителями не расстанется. И работу не бросит ради спасения собственной шкуры. Разве что опасность будет угрожать ее близким…

Жить в пещере оказалось совсем не просто. Пенни настолько выбивалась из сил, что даже лишилась аппетита. В пещерах было прохладно и сыро, и, кажется, впервые она по достоинству оценила все преимущества своей униформы из плотного сукна. К тому же плащ-накидка служил отличным камуфляжем, когда с наступлением темноты она совершала обход раненых, ползком перебегая от одной пещеры к другой.

– Надо же заставить их как-то прекратить бомбить госпиталь! – взорвался однажды Дуг. – Правда, знак Красного Креста, который мы выложили на берегу из камней, уже давно уничтожен. Есть идеи, Пенни? – обратился он к девушке, устраиваясь на дощатом настиле, чтобы вздремнуть с полчасика.

Пещерная жизнь заставила отбросить прочь все ненужные формальности. И сейчас они называли друг друга исключительно по именам. Ее – Пенни, врачей – Дуг и Питер.

– Надо найти где-то кусок красной ткани, и тогда можно будет смастерить флаг: Красный Крест на белом полотнище, – предложила она.

Сказано – сделано. Нашли кусок белого полотна, один из жителей близлежащей деревни отдал шерстяное самотканое одеяло ярко-алого цвета. Принесли иголки, нитки, и при скудном свете керосиновых ламп Пенни вместе со своими пациентами быстро соорудили флаг Красного Креста. Последняя их надежда на защиту.

Флаг водрузили на самой макушке скалы, надежно закрепив древко и предусмотрительно обложив со всех сторон валунами и камнями. Не заметить такую эмблему просто невозможно: она одинаково хорошо просматривалась и с моря, и с воздуха. Какое-то время Питер и Пенни стояли внизу, любуясь результатами своих усилий.

– Вот это хорошо! – удовлетворенно вздохнул доктор. – Теперь они точно нас не тронут.

Хотелось бы верить, подумала про себя Пенни. Их положение было поистине отчаянным. Новости, приходившие отовсюду, тоже не вселяли оптимизм. Согласно последним из них, Малеме полностью перешел под контроль немцев.

Во избежание осложнений немецких военнопленных срочно изолировали от остальных обитателей госпиталя. Большинство из них еще были слишком слабы, чтобы подвергаться насилию или тем более расправе. Некоторые военнопленные, искренне благодарные за то, что им спасли жизнь, даже предлагали Пенни свои услуги в шитье флага. А один раненый офицер на безукоризненном английском заверил ее, что летчики люфтваффе никогда не станут обстреливать объекты Красного Креста.

Выбиваясь из последних сил, Дуг исхитрялся как-то поддерживать материальную базу: пропитание, медикаменты, перевязочный материал. И все равно всего не хватало. Для обработки ран вместо спирта все чаще пользовались ракией, самогонкой местного изготовления, но и ее не хватало.

– Прежде чем начнешь бинтовать раны, советую хлопнуть пару рюмочек самой, – с серьезным лицом порекомендовал ей Дуг. – И по завершении этой процедуры еще две рюмочки сверху!

– Куда, на рану? – наивно поинтересовалась у него Пенни, не поняв поначалу его мрачной шутки.

– Себе в утробу! – огрызнулся доктор и, увидев ее ошарашенное лицо, рассвирепел еще больше: – И не строй, пожалуйста, из себя пай-девочку! Я сам слышал, как ты виртуозно ругалась на греческом. Интересно, где это ты набралась таких выражений?

– О, на фронте быстро учишься всему. На албанской границе я узнала много новых слов. Очень много!

Какое счастье, подумала Пенни, что мать не видит ее такой, какая она сейчас. У нее загрубела не только кожа на лице и на руках – ее речь стала такой же грубой и неухоженной. Куда подевались изысканные манеры? И что осталось в ней от бывшей дебютантки, которую мать вполне искренне надеялась пристроить за какого-нибудь титулованного аристократа? Сейчас в свободное время она носится по лагерю в шортах, не обращая внимания на восхищенные возгласы своих больных. Пусть себе свистят от восторга сколько их душе угодно. Раз они в состоянии заметить, что у нее стройные длинные ноги, значит, дела пошли на поправку.

Следующий день прошел спокойно: их больше не обстреливали. Воспользовавшись передышкой, они успели похоронить умерших, а потом стали собирать все более или менее ценное, что осталось от их госпиталя после последнего налета. Белье отправили в стирку в ближайшую деревню, а крестьяне принесли им оттуда горы апельсинов. Они старательно делали вид, что ничего страшного не происходит, дескать все нормально, но все громче, все слышнее становилась ружейная перестрелка. Значит, бои за полоску суши, связывающую город с аэропортом, возобновились с новой силой. И они должны сидеть тихо-тихо, словно мыши. Ведь в госпитале полно тяжелых пациентов. Если они подвергнутся нападению, то всем этим раненым самостоятельно не спастись.

Пенни уже успела привязаться к своим больным и относилась к ним с той звериной нежностью, с какой тигрица пестует своих детенышей. И защищать их она тоже готова была как тигрица. Наверное, такое же чувство испытывала ее мать по отношению к дочерям. Во всяком случае, хотя бы к Эффи, старшей из них.

Все чаще в госпиталь стали заглядывать и местные жители. Многим из них тоже понадобилась медицинская помощь. Крестьяне расплачивались за услуги овощами, фруктами, несли корзины лимонов и апельсинов. Но разве одними апельсинами накормишь несколько сотен раненых? А продовольственные запасы были уже на исходе.

– Хотела бы я знать правду – что там происходит на самом деле? – задумчиво обронила Пенни, глядя в звездное небо. В конце смены они с Дугом позволили себе немного расслабиться: выжали сок из апельсинов, капнули в него ракии. И получился напиток, ничуть не уступающий самым лучшим маркам шампанского.