Ивлин. Клара!

Клара. Что, кузен?

Ивлин. И вы тоже живете в зависимости!

Клара. Но у леди Френклин, — а она хочет, чтобы я забыла об этом.

Ивлин. Но разве свет может об этом забыть? Эта дерзкая снисходительность, это самодовольное любование еще оскорбительнее, чем высокомерное пренебрежение! Да, облачите Красоту в шелк и тончайшие шали, посадите Добродетель в колесницу, повинуйтесь всем их прихотям, укройте их обеих от дуновения ветерка, оградите золотой решеткой — и обе они, Красота и Добродетель, будут божествами и для крестьянина и для вельможи. Но лишите их всего этого — пусть Красота и Добродетель будут бедны… зависимы… одиноки… беззащитны! О, тогда все будет по-иному — те же люди будут толпиться вокруг них, глупцы, щеголи, распутники, но не для того, чтобы поклоняться им в храме, а для того, чтобы принести их в жертву!

Клара. Как вы жестоки!

Ивлин. Простите! Когда сердце человека — его единственное богатство, даже нежная привязанность становится горька. Я привык к унижениям, они больше не раздражают меня. Я могу насмехаться над тем, от чего раньше страдал. Но вы, вы! Такая хрупкая, такая чувствительная… одно неуважительное слово, один небрежный взгляд, брошенный на вас, одна презрительная нотка в голосе — вот когда я ощущаю, как тяжела доля бедняка: Он может оборонять своей гордостью только себя, другого она не защитит.

Клара. Но у меня тоже есть гордость… я тоже могу улыбаться в ответ на бессмысленную дерзость!

Ивлин. Улыбаться… а меж тем он взял вашу руку! Ах, Клара, вы не знаете, как я страдаю, ежедневно, ежечасно! Когда вас окружают другие — молодые, красивые, богатые… эти лощеные светские баловни… я готов обвинять вас в вашей красоте, я терзаюсь из-за каждой улфбки, которую вы дарите другим. Нет, нет, не говорите ничего! Мое сердце не может больше молчать, вы Должны выслушать все! Ради вас я терпел докучливое рабство в этом доме, издевательства глупцов, насмешки наемников, добывал себе кусок хлеба таким трудом, который мог бы принести мне иные, более достойные плоды, — да, ради вас, ради того, чтобы видеть вас… слышать вас… дышать одним воздухом с вами… быть всегда подле вас, чтобы хоть один человек мог дать вам возможность насладиться подлинным уважением, — ради этого, ради этого я томился, страдал и терпел. О Клара, мы оба одиноки… у нас обоих нет друзей… вы для меня все, весь мир — не отворачивайтесь, вся моя судьба в этих словах: я люблю вас!

Клара. Нет… мистер Ивлин… Альфред… Нет, нет, не говорите об этом, не думайте… это безумие!

Ивлин. Безумие? О нет! Выслушайте меня до конца — я беден, у меня нет ни гроша, я, как нищий, прошу хлеба для умирающей служанки. Это правда… Но у меня железное сердце.' У меня есть знания… терпение… здоровье… и моя любовь к вам пробудила во мне честолюбие! До сих пор я пренебрегал своими силами, потому что презирал все, пока не полюбил вас! Но когда мне надо будет трудиться для вас… поддерживать вас… облегчать вам путь… я… я, Альфред Ивлин, бедняк, обещаю завоевать для вас славу и богатство! Не отнимайте вашей руки… этой руки… разве она не будет моей?

Клара. Ах, мистер Ивлин… Никогда… никогда!

Ивлин. Никогда?

Клара. Забудьте это увлечение; наш брак невозможен, слова любви принесут нам одно разочарование!

Ивлин (с горечью). Потому что я беден.

Клара. И я тоже! Брак, который принесет нищету… лишения… вечный страх за завтрашний день… Я столько видела таких браков! Не будем больше говорить об этом никогда!

Ивлин. Довольно… я повинуюсь. Я ошибался… ха-ха! Мне казалось, что я тоже любим. Я уже утратил частично свою молодость в заботах и труде… мой дух ожесточился… меня уже никто не может любить… и я не должен был полюбить никого!

Клара (в сторону). Ах, если б только мне одной пришлось страдать… терпеть нужду… Что мне сказать ему? (Вслух.) Мистер Ивлин… кузен…

Ивлин. Сударыня…

Клара. Альфред, я… я…

Ивлин. Отвергаете меня?

Клара. Да, да! Все кончено! (Уходит.)

Ивлин. Что же это? Вчера ее рука задрожала, когда я коснулся ее… А роза, которую я дал ей… она поцеловала ее… как бы не зная, что я все вижу! Это была ловушка… хитрость… ведь я тогда был так же беден, как и сейчас. О, им будет над чем посмеяться! Что ж, смелее. Презренье кокетки способно разбить только слабое сердце! А теперь, когда мне уже никто не мил п весь свет стал для меня лишь гигантской шахматной доской, — сяду и буду всерьез играть в шахматы с фортуной!

Входят лорд Глоссмор и слуга.

Слуга. Я доложу сэру Джону, милорд. (Уходит.)

Ивлин берёт газету.

Глоссмор. Секретарь… хм! Прекрасная погода, сэр; есть какие-нибудь известия с Востока?

Ивлин. Да, все умные люди опять уехали туда.

Глоссмор. Ха-ха-ха! О нет, не все — вот идет мистер Стаут, наш великий деятель в области политической экономии!

СЦЕНА ПЯТАЯ

Стаут, Глоссмор, Ивлин.

Стаут. Доброе утро, Глоссмор!

Глоссмор. Глоссмор! Выскочка!

Стаут. Боялся, что опоздаю… задержали в приходском управлении! Удивительно, до чего невежественны английские бедняки! Полтора часа не мог вбить в голову глупой старой вдове с девятью детьми, что еженедельное пособие в три шиллинга противоречит всем законам общественной нравственности!

Ивлин. Превосходно! Замечательно! Вашу руку, сэр!

Глоссмор. Как! Вы одобряете подобные взгляды, мистер Ивлин? По-вашему, старухи годны только на то, чтобы умирать с голоду?

Ивлин. Умирать с голоду! Какое заблуждение! Право, милорд, когда попусту бросают деньги каждому, кто умирает с голоду, этим лишь поощряют нищету!

Стаут. Он говорит весьма умно!

Глоссмор. Какие бесчеловечные убеждения! Где наши добрые старые времена, когда помощь несчастным была долгом богатых людей!

Ивлин. Да, если подумать, пожалуй, правы вы, милорд! Я тоже знаю одну бедную женщину… больную… умирающую… в нужде… Ей тоже суждено погибнуть?

Глоссмор. Погибнуть! Какой ужас!.. В христианской стране! Погибнуть! Избави бог!

Ивлин (протягивая руку). Что же вы тогда дадите ей?

Глоссмор. Хм! Сэр… ей должен дать приход!

Стаут (энергично). Нет!.. Нет!.. Нет! Разумеется, нет!

Глоссмор. «Нет! Нет» А я говорю: да!' да! И если приход отказывается помогать беднякам, единственное, что остается твердому и решительному человеку, который придерживается тех же убеждений, что и я, и верен принципам наших отцов, — это не давать беднякам ни гроша и тем самым вынудить приход помогать им!

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Сэр Джон, Блаунт, леди Френклин, Джорджина, Глоссмор, Стаут, Ивлин.