Затем я покидаю поле боя, мчась по воздуху со скоростью, при которой внизу все сливается, и я ничего не могу различить. Когда я останавливаюсь, я на взлетной полосе аэродрома, в пяти метрах от серебристого корабля, человек сорок стоят у трапа. Двое уже поднялись и замерли в дверях, глядя в небо, это маленькая девочка и женщина возраста Генри. Потом я вижу себя четырехлетнего, плачущего, с поникшими плечами. За мной стоит гораздо более молодая версия нынешнего Генри. Он тоже смотрит в небо. Передо мной, опустившись на колено, моя бабушка, она держит меня за плечи. За мной стоит мой дедушка, у него суровое и расстроенное лицо, в стеклах очков отражается падающий с неба свет.

— Возвращайся к нам, слышишь? Возвращайся к нам, — заканчивает говорить бабушка. Я бы хотел услышать весь разговор. До сих пор я не слышал ничего из того, что мне говорили в ту ночь. Но теперь хоть что-то есть. Четырехлетний я не отвечает. Четырехлетний я слишком испуган. Он не понимает, что происходит, почему в глазах всех, кто его окружает, тревога и страх. Моя бабушка прижимает меня к себе и потом отпускает. Она встает и отворачивается, чтобы я не видел, как она плачет. Четырехлетний я знает, что она плачет, но не знает почему.

Следующим подходит мой дедушка, весь в поту, саже и крови. Он явно сражался, и его лицо искажено так, как будто он готов сражаться и дальше и сделать все, что в его силах, в борьбе за выживание. Свое и планеты. Он так же, как и бабушка до него, опускается на колено. Впервые я оглядываюсь вокруг. Искореженные груды металла, обломки бетона, огромные воронки на месте падения бомб. Пятна огня, выжженная трава, грязь, расщепленные деревья. И посреди всего этого стоит единственный неповрежденный корабль, в который мы садимся.

— Нам пора! — кричит кто-то. Мужчина с темными волосами и глазами. Я не знаю, кто он. Генри смотрит на него и кивает. Дети поднимаются по трапу. Дедушка останавливает меня твердым взглядом. Он открывает рот, чтобы заговорить. Но до того как произносятся слова, меня снова уносит, швырнув в воздух, и все внизу сливается в одно пятно. Я пытаюсь что-то разглядеть, но двигаюсь слишком быстро. Различаю только постоянно падающие бомбы, огромные сполохи огня всех цветов в ночном небе и непрерывно следующие за ними взрывы.

Потом я опять останавливаюсь.

Я внутри большого просторного здания, которого никогда раньше не видел. Здесь тишина. Потолок в виде купола. Он состоит из одной огромной бетонной плиты размером с футбольное поле. Окон нет, но звук рвущихся бомб все равно слышен, эхом отражаясь от стен вокруг меня. В самом центре здания одиноко расположилась, высокая и гордая, белая ракета, которая доходит до самого верха потолочного купола.

Потом в дальнем углу хлопает и открывается дверь. Я резко оборачиваюсь. Входят двое мужчин, они взволнованы, быстро и громко разговаривают. Неожиданно следом за ними врывается стая животных. Их примерно пятнадцать, и они постоянно меняют форму. Одни летят, другие бегут на двух ногах, потом на четырех. Впустив последнее животное, входит третий мужчина, и дверь закрывается. Первый мужчина подходит к ракете, открывает люк внизу и начинает загонять животных.

— Вперед! Вперед! Вверх и внутрь, вверх и внутрь, — кричит он.

Животные идут, и всем приходится менять форму, чтобы выполнить команду. Потом входит последнее животное и следом за ним забирается один из мужчин. Двое других начинают бросать ему мешки и коробки. У них уходит не меньше десяти минут, чтобы все загрузить. Потом все трое расходятся вокруг ракеты, подготавливая ее. Мужчины в поту, двигаются в крайней спешке, пока все не заканчивают. Как раз перед тем, как все трое забираются в ракету, кто-то подбегает со свертком, похожим на запеленатого ребенка, хотя я не могу достаточно хорошо рассмотреть, чтобы быть уверенным. Они берут сверток, что бы в нем ни было, и заходят внутрь. Дверь люка захлопывается за ними и плотно закрывается. Проходят минуты. Бомбы теперь рвутся, кажется, за стенами. А потом неожиданно происходит взрыв где-то внутри здания, и я вижу, как из-под ракеты выбиваются языки огня, огня, который быстро разрастается, огня, который поглощает все внутри здания. Огня, который поглощает даже меня.

Мои глаза разом открываются. Я опять дома, в Огайо, и лежу в постели. В комнате темно, но я чувствую, что я не один. Кто-то движется, тень от фигуры падает поперек кровати. Я напрягаюсь и готов включить свой свет и отшвырнуть фигуру на стену.

— Ты разговаривал, — говорит Генри. — Только что ты разговаривал во сне.

Я включаю свой свет. Генри стоит рядом с кроватью в пижамных штанах и белой футболке. Его волосы взъерошены, а глаза красные со сна.

— Что я говорил?

— Ты говорил «вверх и внутрь, вверх и внутрь». Что происходило?

— Я был на Лориен.

— Во сне?

— Не думаю. Я там был, как бывал прежде.

— Что ты видел?

Я сажусь в кровати и опираюсь спиной на стену.

— Животных, — говорю я.

— Каких животных?

— В космическом корабле, чей старт я видел. Старый корабль в музее. Он стартовал после нас. Я видел, как в него грузили животных. Немного. Может, пятнадцать. С тремя лориенцами. Не думаю, что это были Гвардейцы. И еще кое-что. Там был сверток. Выглядел, как запеленатый ребенок. Но точно сказать не могу.

— Почему ты думаешь, что это не были Гвардейцы?

— Они загружали в ракету припасы, мешки и коробки, штук пятьдесят. И не пользовались телекинезом.

— В ракету внутри музея?

— Я думаю, что это был музей. Я был внутри большого куполообразного здания, в котором не было ничего кроме ракеты. Я предполагаю, что это мог быть только музей.

Генри кивает.

— Если они работали в музее, значит, это были Чепаны.

— Они грузили животных, — говорю я. — Животных, которые могли менять свою форму.

— Химеры, — поясняет Генри.

— Что?

— Химеры. Животные на Лориен, которые могли менять свою форму. Их называли химерами.

— Это то, чем был Хедли? — спрашиваю я, вспоминая видение несколько недель назад, когда я играл во дворе у моих бабушки и дедушки, и меня поднимал в воздух мужчина в серебристом с голубым костюме.

Генри улыбается.

— Ты помнишь Хедли?

Я киваю.

— Я видел его так же, как и все остальное.

— У тебя бывают видения, даже когда мы не тренируемся?

— Иногда.

— Как часто?

— Генри, да брось ты эти видения. Почему они грузили в ракету животных? Что с ними делал ребенок, если это вообще был ребенок? Куда они полетели? И какова была возможная цель?

Генри на секунду задумывается. Он переступает и опирается на правую ногу.

— Цель, возможно, была та же, что и у нас. Подумай, Джон. Как иначе животные могли бы вновь заселить Лориен? Им тоже надо было найти какое-то убежище. Ведь было уничтожено все. Не только народ, но и животные, и вся растительная жизнь. В свертке могло быть еще одно животное. Хрупкое или, может быть, совсем молодое.