Прежде он говорил, что Илье предстоит дать зарок первым, а вместо этого почему-то вызвал другого человека, Илья же поклялся предпоследним. Но ведь не спрашивать же об этом сейчас! Ладно, решил Илья, он узнает обо всем после. Может, порядок не имеет большого значения. В любом случае Ефиму Борисовичу виднее.

Когда все дали зарок, Ефим Борисович снова недолго почитал что-то на старославянском, а потом вступил в круг и встал лицом к Илье. С одной стороны от него сидела Таня, с другой – Миха.

«Сейчас!» – понял Илья, приготовившись встать, когда Ефим Борисович протянет ему руку.

Того, что произошло дальше, он не ожидал. Это случилось очень быстро, никто не успел сообразить, что происходит, как все уже закончилось.

Ефим Борисович быстро отвернулся от Ильи и повернулся к Любаше. Протянул ей руку, и она взялась за протянутую ладонь. Ефим Борисович потянул ее на себя, заставляя встать, и девушка начала подниматься. И в этот миг он резко дернул ее за руку, одновременно с неожиданной силой толкнув в сторону колодца.

Миг – и она полетела в черную дыру.

Крик, полный безысходности и страха, резанул по нервам и растворился, растаял далеко внизу.

Остальные застыли на местах, прикованные к полу ужасом, и в этот момент раздался гул. Невозможно было понять, откуда он исходит – звук шел отовсюду сразу: от стен, пола, потолка. У Ильи закладывало уши, начала нестерпимо болеть голова. Казалось, что-то сплющивает, сдавливает череп, и он вот-вот лопнет, мозги брызнут наружу. Почти теряя сознание, Илья видел, как его друзья стискивают виски, прижимают руки к ушам, открывают рты, пытаясь кричать. Или, может, они кричали, но их крики заглушал чудовищный гул.

Краем сознания Илья сообразил, что прежде не видел их лиц, а теперь видит. Тьма рассеялась. Стены оказались не сплошь серыми, как он думал прежде. На них проступили огненно-красные знаки, рисунки и надписи, покрывавшие всю поверхность. Точно такое же свечение шло из глубины колодца, и на лицах ребят лежали алые отсветы. Искаженные, перекошенные, почти не узнаваемые лица казались окровавленными.

Ефим Борисович, который снова вышел за пределы круга, стоял и смотрел на все это. Ревущий, завывающий звук его не беспокоил, лицо было вдохновленным, ликующим, исполненным гордости, будто он созерцал нечто прекрасное.

Гул стих так же внезапно, как и начался. Обессиленные, оглушенные, ребята повалились на каменный пол.

Я слушала то, что говорил Ефим Борисович, говорил рассудительно и спокойно, как будто рассказывая о том, как съездил в отпуск, и не могла понять, кто из нас двоих ненормален. Он, выдумав такую дикую историю, или я, потому что верила ему? Но, к сожалению, оба мы были в здравом уме. То, о чем поведал этот человек, происходило на самом деле.

Когда все закончилось, ребята впали в состояние, подобное трансу. Ефим Борисович вывел их наружу, оставил у стен монастыря, а сам преспокойно уехал в Казань: на работе думали, что он там с самого утра.

Когда вернулся, ему сообщили, что группа ребят в поисках острых ощущений отправилась в монастырь, спустилась в подземелье. Там они разделились, заблудились, но, проблуждав полдня, выбрались наружу. Все, кроме Любаши Васильевой.

– Никто из ребят не помнил о существовании круглой комнаты, о том, что там случилось? И Илья уже не подозревал, что вызвался помогать вам?

Ефим Борисович кивнул.

– Пусть потом он забыл, но поначалу… – я запнулась. Это не укладывалось в голове. – Поначалу Илья прекрасно знал, на что обрекает своих друзей. Он привел их в ту комнату, используя втемную, точно так же, как вы потом использовали его самого!

– Так устроен мир, дорогая. Или ты, или тебя. Одному мне было не справиться: как бы я уговорил всех остальных прийти в монастырь? Кто-то должен был привести ребят, да так, чтобы никто посторонний ни о чем не узнал.

– Но если Илья понимал: от каждого, кто находится в круге, потребуется жертва, то на что надеялся сам? Ему ведь тоже предстояло выполнить зарок! Или Илья готов был пойти на что угодно, лишь бы обеспечить себе…

– Разумеется, я не сказал ему всего, как говорю сейчас вам, – перебил Ефим Борисович и подлил себе еще кофе. – Хотите?

Я отказалась.

– Думая, что другие забудут о случившемся, Илья был уверен, что его это не коснется, что он посвященный – как и я. Он был слишком юн и не понимал: владеть силой Третьего круга может только один человек. Остальные, в том числе и он сам, должны лишь помочь мне разбудить ее. Илья знал, что все исполнят зарок, принесут какие-то жертвы. Не знал, какие именно, но догадывался, что это будет не слишком приятно. Я говорил, что тоже не знаю, и наверняка мне известно лишь, что предстоит сделать первому из шестерых. Илья полагал, он и будет первым. Окажется на месте Любаши…

– Как?!

– Он думал, тому, кто первым даст зарок, нужно вытянуть руку над колодцем, сделать надрез на запястье и позволить крови капать вниз. Я выдумал для него эту сказку – она должна была показаться мальчику в меру страшной и несколько романтичной. Илья решил, прошу прощения за невольный каламбур, отделаться малой кровью. Что будет с остальными, его не волновало.

Ефим Борисович с улыбкой продолжал:

– На самом деле обет был таков: раз в три года один из пятерых отдавал двоих близких людей. Первому, тому, кто открывал цикл, предстояло отдать собственную жизнь: убить его должен был тот, кто хотел разбудить силу Третьего круга. В каком-то смысле участь Любаши была завидней, чем у других: она хотя бы никого не погубила. Второй была Таня. Ей исполнился двадцать один год, когда ее родители погибли при пожаре: сгорели в собственном доме.

Дальнейшее было мне известно, но лишь теперь я ясно видела, что у каждого была возможность совершить убийство.

Сомов отравил еду.

Илья столкнул Жанну и Дашу со скалы.

Гаранин, наверняка угрожая убить дочь, вынудил жену покончить с собой, а после вколол ребенку инсулин. Дом их стоял на отшибе, он мог приезжать и уезжать, оставаясь незамеченным.

По такому же принципу, наверное, поступил и Рогов. С точностью до минуты время смерти женщины и ребенка определить невозможно, вот и решили, что все случилось сразу после его ухода на работу.

– Илья не врал вам, когда уверял, что Жанна убила себя и дочку. Он говорил искренне, ведь он правда в это верил! – пояснил Ефим Борисович. – И остальные – тоже. В момент убийства они не понимали, что делают: разум их был подчинен силе Третьего круга. А совершив то, что пообещали, исполнив зарок, они немедленно забывали о содеянном – точно так же, как никто из них не помнил и о круглой комнате. Посади Илью и остальных хоть на детектор лжи, тот показал бы, что они не лгут, говоря, что не убивали родных.

Однако им верили без всякого детектора. Их шок, отчаяние, горе были неподдельными.

Мысли мои снова вернулись к несчастной Любаше. Я спросила, почему именно ее Ефим Борисович сбросил в колодец. Почему не Илью? Он ведь знал больше других, и хотя забыл обо всем, как и остальные, знание жило в нем, и мало ли, вдруг бы вышло наружу.