На его лице отражается досада.

– Еще одна вещь, которая изменилась между нами, – вздыхает Булат. – Ты так нелепо вежлива лишь с теми людьми, которых мало знаешь или которых предпочитаешь держать на расстоянии. Ты не должна благодарить меня за то, что я позаботился о собственном сыне, Вита. Сказать честно, даже когда ты ругала и кричала на меня, было как-то легче. Не делай так, пожалуйста. Не отгораживайся…

Черт, он слишком хорошо меня знает! Мне неловко от того, как откровенно я высказала свои чувства ранее. Моя гордость лежит где-то на дне и я инстинктивно пытаюсь перейти к формальному общению, которое не требует никаких эмоциональных высеров.

– Я не знаю, как с тобой общаться, когда между нами нет конфликта, – прибегаю к честности.

Он, кажется, испытывает облегчение после моих слов. Встав с пола, Булат садится на край журнального столика, лицом ко мне. Наши колени слегка соприкасаются друг с другом, а его глаза прямо напротив моих. Я чувствую легкую панику внутри от такой близости, от открытости, но заставляю себя не убегать от него снова. Мы должны решить все здесь и сейчас, чтобы двигаться дальше. Я люблю его, действительно люблю. И жить без него все еще больно.

Львенок, видимо, находит ситуацию интересной, потому что, бросив своего силиконового зверя на пол, он тянет ручки к отцу, пытаясь перелезть обратно к нему. Булат переводит на него взгляд и с улыбкой подхватывает непоседливого малыша, щипая его за складочку на толстеньком животике, отчего Асад весело хихикает, вызывая улыбку и у меня.

– Как давно он проснулся? – спрашиваю я.

– Два часа назад, – отвечает Булат, позволяя львенку подпрыгивать на своих бедрах.

– У нас немного сбился режим, но к полуночи он, наверное, уснет, – вздыхаю я. – Пойдем на кухню. Я приготовлю чай, заодно и поговорим. У меня остались пирожные в холодильнике.

Тагиров с готовностью идет за мной и сев за стол, устраивает малыша на столешнице, давая ему чистую ложку для отвлечения внимания от вазы, пока я ставлю чайник и достаю пирожные, которые принесла Лиза, из холодильника.

– Я хочу, чтобы ты переехал к нам, – говорю я между делом, потому что вести этот разговор лицом к лицу куда тяжелее, а так, я даже не вижу его реакции. – Пока в гостевую спальню.

– Хорошо, – без заминки соглашается мужчина.

– Я не знаю, что с тобой делать, Булат, – продолжаю говорить, пока не растеряла свою храбрость. – Мы не можем просто вернуться к своим прежним отношениям. Мы оба изменились с тех пор и я не чувствую, что могу доверять тебе. Я тебя, кажется, и не знаю вовсе, поэтому мне нужно время, чтобы пожить рядом и понять, чего я хочу от тебя и от отношений с тобой в целом.

– Никакого секса, я понял, – говорит он и это заставляет меня, наконец, посмотреть на него.

Булат выглядит веселым. Нет, не так. Он выглядит как человек, у которого гора упала с плеч. Расслабленным. Счастливым – вот это слово! Булат выглядит счастливым. И это кажется странным, учитывая, что я отказала ему в близости, а он при каждом удобном случае пытался прикоснуться ко мне, поцеловать, вернуться к тому бешенному сексу, который связывал нас в прошлом.

– Это значит, что и с другими у тебя его быть не может, – вспоминая о его красотке-няне, хмурюсь я. – И уволь няню.

– Я никогда не изменял тебе, Вита, и впредь не собираюсь, – помрачнев, чеканит он. – С этой няней я тоже не спал, если тебе интересно, но я ее уволю, раз она тебе не нравится.

– Не нравится, – подтверждаю я, чувствуя облегчение. – И вовсе не из-за тебя, не думай, что я что-то надумываю о вас. Я и так собиралась с тобой этот вопрос обсудить, потому что у Асада появляется сыпь каждый раз, когда он возвращается от тебя.

– Сыпь? – хмурится он, глядя на веселого ребенка в своих руках с большим беспокойством, чем эта проблема требует, что я нахожу очень милым. Все-таки, несмотря на его слова и первоначальные сомнения, в которых он признался, Булат действительно заботливый отец. – Вот ведь ленивая су… Черт! Это может быть от того, что она подтирала его салфетками, вместо мытья? А еще заверяла меня, что это нормально, тупая су… корова! – во второй раз осекается он, бросив взгляд на сына.

– Вполне возможно, – вздыхаю я. – Если она делала так постоянно. У Асада чувствительная кожа, так что я даже подгузниками не всегда пользуюсь, хоть это и добавляет хлопот со стиркой. И контролируй себя лучше в плане ругательств, Булат. Лучше вообще замени маты на что-то нейтральное, так будет легче. Я не хочу, чтобы у львенка был лексикон подзаборного пьяницы, а ты слишком любишь выражать эмоции через старый добрый русский мат.

– Я постараюсь, – ворчит он. – И няню уволю, к черту ее! Некомпетентная дрянь!

– Булат!

– Что? – возмущается он. – Это не мат, Виталина Сергеевна. Будь снисходительна, я не могу за минуту научиться по-другому выражать свой гнев. Не могу же я побить женщину, хоть словами душу отведу.

– Вот и отводи, когда будешь сообщать ей об этом, а при ребенке не надо, – настаиваю на своем. – Это он сейчас не понимает, а скоро начнет, а я хочу, чтобы его первым словом было мама, а не дрянь и су… Сам знаешь что!

– Ладно, не кипятись. Раз я теперь живу с вами, то быстрее научусь сдерживаться. При таком-то строгом надзирателе…

* * *

– Мне остаться на ночь? – спрашиваю я Виту, когда мы укладываем нашего льва в его кроватку.

Малыш вырубился после энергичных игр со мной и сейчас забавно посапывает, перевернувшись на бочок.

– Выбери себе спальню, – шепчет она, идя к выходу.

Я не могу не проводить взглядом ее покачивающиеся бедра под этим тонким халатиком, дразнящем воображение, но помня о ее условии, стараюсь не выдать свое возбуждение. Рядом с ней всегда сложно держать себя в руках и дело тут не столько в долгом воздержании, сколько в ней самой. Вита с первой встречи действовала на меня, как мощнейший афродизиак.

– Вон та, – оказавшись в коридоре, указываю я на ближайшую к ее комнате спальню.

Вита прикусывает губу, нерешительно переводя взгляд со своей двери на выбранную мной, и кивает.

– Хорошо. Я тогда иду спать, а ты располагайся. Завтра разберемся с остальным.

– Сладких снов, Вита, – чувствуя разочарование от ее столь быстрого ухода, говорю я.

– И тебе, – шепчет моя застенчивая фиалка, прежде чем шмыгнуть за свою дверь.

Черт, как меня может настолько