У Рэйчел подогнулись колени, и она упала на кровать. Ее била крупная дрожь.

— Он чуть не умер, да, Луис? Он чуть не задохну… не задо… о Боже…

Луис кругами ходил по комнате, держа сына на руках. Надрывный плач Гейджа перешел в тихие всхлипы; малыш уже засыпал.

— Пятьдесят к одному, что он прокашлялся бы сам, Рэйчел. Я просто ему помог.

— Но он мог умереть, — сказала она, и ее взгляд был исполнен неверия и потрясения. — Он мог умереть.

Луис вдруг вспомнил, как она кричала ему в залитой солнечным светом кухне: Он не умрет, здесь никто не умрет…

— Дорогая, — сказал Луис. — Мы все можем умереть. В любую минуту.

Его почти наверняка вырвало от молока. Рэйчел сказала, что Гейдж проснулся около полуночи, через час после того, как заснул Луис, — проснулся со своими обычными «голодными воплями», и Рэйчел дала ему бутылочку. Пока он пил, она задремала. А через час у него началась рвота.

Молока пока не давать, сказал Луис, и Рэйчел согласилась, почти смиренно. Молока не давать.

Луис спустился вниз в четверть второго и еще минут пятнадцать искал кота. Во время поисков он обнаружил, что дверь из кухни в подвал была приоткрыта, как он и подозревал. Он вспомнил, как мама рассказывала об одной кошке, научившейся открывать защелки старого образца типа той, что стояла у них на двери в подвал. Кошка взбиралась по двери и била лапой по ручке, пока дверь не открывалась. Ловкий трюк, подумал Луис, но надо проследить, чтобы Черч не проделывал его слишком часто. В конце концов, на двери есть замок. Он нашел Черча дремлющим под плитой и без церемоний выгнал его через переднюю дверь. Возвращаясь к себе на диван, он закрыл дверь в подвал.

И запер ее на замок.

29

Наутро Гейдж проснулся с почти нормальной температурой. Его щеки еще горели лихорадочным румянцем, но в остальном он был вполне бодр и весел. Как-то разом, буквально за одну неделю, бессвязный лепет Гейджа превратился в набор четких слов; теперь он повторял почти все, что слышал. Элли хотела, чтобы он говорил «какашка».

— Скажи «какашка», Гейдж, — попросила она за завтраком.

— Какашка-Гейдж, — охотно отозвался Гейдж над тарелкой с овсянкой. Луис разрешил дать ему кашу, но при условии, что сахара в ней будет совсем чуть-чуть. Как обычно, Гейдж не столько ел, сколько размазывал кашу по волосам и мордашке.

Элли захихикала.

— Скажи «пук», Гейдж.

— Пук-Гейдж, — произнес Гейдж, улыбаясь сквозь слой размазанной по лицу каши. — Пук-какашка.

Элли и Луис рассмеялись.

Но Рэйчел было не смешно.

— Так, лимит плохих слов на сегодня исчерпан, — сказала она, подавая Луису яичницу.

— Пук-какашка, пук-какашка, — радостно произнес Гейдж нараспев. Элли хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Рэйчел скривила губы, а Луис подумал, что она выглядит замечательно, несмотря на недосып. Наверное, все дело в том, что у нее отлегло от сердца. Гейдж явно шел на поправку, и она была дома.

— Не надо так говорить, Гейдж, — сказала Рэйчел.

— Класота, — отозвался Гейдж, и его стошнило прямо в миску с кашей.

— Фу, гадость! — воскликнула Элли и выскочила из-за стола.

Луис расхохотался. Просто не смог удержаться. Он смеялся до слез, потом отплакался и засмеялся опять. Рэйчел с Гейджем смотрели на него как на ненормального.

Нет, мог бы сказать им Луис. Я чуть было не спятил, но теперь у меня с головой все нормально. Мне правда кажется, что нормально.

Он не знал, так ли это на самом деле, но чувствовал, что да. И этого было достаточно.

По крайней мере сейчас.

30

Через неделю от вируса Гейджа не осталось и следа. А еще через неделю он свалился с бронхитом. Следом за ним слегла Элли, а потом и Рэйчел, перед самым Рождеством. Все трое кашляли, словно старые собаки, страдающие одышкой. Не заболел только Луис, и Рэйчел, похоже, даже обиделась на него за это.

Последняя учебная неделя в университете выдалась суматошной для Луиса, Стива, Суррендры и Чарлтон. Эпидемии гриппа не было — по крайней мере пока, — но многие заболели бронхитом. Нашлось и несколько случаев мононуклеоза и легкой пневмонии. За два дня до рождественских каникул в медпункт заявились шестеро стонущих, пьяных студентов в сопровождении встревоженных друзей. Крики и суета в приемной неприятно напомнили Луису тот жуткий день, когда умер Паскоу. Эти придурки уселись вшестером на один тобогган (шестой взгромоздился на плечи того, кто сидел самым последним, насколько Луис сумел понять из путаных объяснений) и скатились с холма возле электростанции. Было весело. Только вот тобогган, набрав скорость, съехал с трассы и врезался в одну из пушек времен Гражданской войны. В результате имелось: два перелома рук, одно сломанное запястье, семь сломанных ребер, сотрясение мозга и многочисленные ушибы. Не пострадал только тот, кто сидел на плечах у приятеля. Когда тобогган врезался в пушку, этот везунчик перелетел через нее и упал головой в сугроб. Это было совсем не смешно, и Луис, не стесняясь в выражениях, сообщил ребятам все, что о них думает, пока накладывал шины и швы и проверял зрачки, но дома, рассказывая об этом Рэйчел, он смеялся до слез. Рэйчел смотрела на него странно, не понимая, что тут смешного, и Луис не мог ей объяснить, что это был совершенно дурацкий несчастный случай, что люди пострадали, но, в общем, легко отделались. Он смеялся от облегчения, а еще от радости — сегодня был его день.

Бронхит в их семействе начал проходить как раз к шестнадцатому декабря, когда садик Элли закрылся на рождественские каникулы, и все четверо Кридов готовились весело встретить праздник — по-домашнему, по-деревенски. Дом в Норт-Ладлоу, который в августе, в день их приезда, казался таким чужим (и даже враждебным, когда Элли поранила ногу, а Гейджа укусила пчела), теперь стал для них родным.

Когда в сочельник дети наконец улеглись спать, Луис и Рэйчел тихонько, как воры, прокрались вниз, чтобы положить под елку яркие разноцветные коробки: набор гоночных автомобильчиков для Гейджа, который недавно открыл для себя счастье в виде игрушечных машинок, Барби и Кен для Элли, детская педальная машина, трехколесный велосипед, кукольные наряды, игрушечная плита с электрической лампочкой внутри и еще много всего.

Они сидели бок о бок у сияющей елки и вместе раскладывали коробки с подарками, Рэйчел — в шелковой пижаме, Луис — в домашнем халате. Это был замечательный вечер — наверное, один из лучших у них с Рэйчел. В камине горел огонь, и то и дело кто-то из них вставал, чтобы подбросить дров.

Уинстон Черчилль прошел под елкой, задев Луиса боком, и тот отпихнул кота с почти рассеянным отвращением — из-за запаха. Чуть позже он заметил, что Черч пытается улечься рядом с ногой Рэйчел, и она тоже отпихнула кота с раздраженным «Брысь!». Потом она вытерла ладонь о штанину, как будто притронулась к чему-то грязному или заразному. Луису показалось, что она даже не осознавала, что делает.