За темно-красной крепостной стеной можно укрыть население города, в пять раз более людного, чем Комарно, и, пожалуй, еще и разместить на оставшемся свободным пространстве несколько сухих доков завода Slovenské lodenice. Прилично отремонтирован и держит оборону только один шестой бастион, в котором, помимо народного ресторана, размещен “Римский лапидариум”, собрание камней и осколков камней, которые когда-то использовались при строительстве римского военного лагеря Бригетио на той стороне реки и его дозорного укрепления Каламантии – на этом. Пока надежды Словакии на финансовую помощь Европейского союза не сбылись: без дополнительного укрепления крепость ветшает, стены еще больше темнеют и зарастают травой.

Комаром. XVII век.

Турки так и не смогли взять Комаром. Эту крепость не решился штурмовать, опасаясь потерь, Наполеон, когда сюда от нашествия французов бежал в 1809 году из Вены император Франц II. Советская армия, пришедшая в Чехословакию в 1968-м, разместила в форте Моностор огромные арсеналы, но и она покинула Комарно, сдав свои казармы без боя. Часть крепости, говорят, сейчас находится в ведении словацких военных, но что-то я не приметил часовых у ворот и бойниц.

Похоже, главная слава комарновской крепости все-таки венгерская. В апреле и июле 1849 года в окрестностях этого города произошли целых три сражения австрийской императорской армии против сил венгерских революционеров. Третье сражение оказалось еще и самой кровавой битвой восстания против власти Габсбургов, с обеих сторон тогда погибли около двух с половиной тысяч человек. Венгры, занявшие крепость в сентябре 1848 года, оставили ее только через год, выговорив себе почетные условия капитуляции. Крепость Комаром в буквальном смысле слова оказалась последним оплотом восставших: когда под натиском австрийских и русских штыков пала крепость, умерла и революция. Гарнизоном, как и всей Северной армией венгров, командовал генерал Дьёрдь Клапка. Памятник этому венгерскому герою – с ружьем в руке, пушечным жерлом у ноги и попирающим знамя львом у пьедестала – стоит на центральной площади словацкого города Комарно. В контексте водных историй фигура Дьёрдя Клапки интересна тем, что, бежав после поражения революции в Великобританию, он познакомился там с торговцем Джеромом Клэпом. В честь этого венгерского друга своего отца получил второе имя Джером Клапка Джером, автор одного из лучших в мировой литературе, на мой вкус, художественных произведений о речном путешествии. Когда в 1889 году повесть “Трое в лодке, не считая собаки” вышла в свет, давно прощенный императором Францем Иосифом и вышедший в отставку Дьёрдь Клапка доживал свой век в Будапеште.

Винцент Кацлер. Сдача крепости Комаром в августе 1849 года. Литография.

Комарно хорош тем же, чем привлекательны для любознательного гостя многие города и городки бывшей австро-венгерской, а теперь центральноевропейской провинции: пестрой, пусть и почти всегда политизированной историей. Венгерское прошлое до сих пор побеждает в Комарно словацкое настоящее. Ведь (вспомню Станислава Киршбаума) история Словакии только формируется, она еще не до конца прописана, выдумана, объяснена учеными, она пока не застыла совсем уж намертво в бронзе монументов. Что может Братислава противопоставить харизме старых уроженцев здешних мест – легкому опереточному таланту композитора Франца Легара (памятник, музыкальный фестиваль его имени), тяжелой прозе литературного классика, автора романов о баронах Карпати Мора Йокаи (театр его имени, памятник, фестиваль любительских театров его имени), родословной короля Ладислава Посмертного (памятник без музея и фестиваля, но этот король и прожил-то на свете всего семнадцать лет), пряничной площади Европы (дюжина постаментов, на которых, как громадные леденцы на палочках, расставлены новодельные скульптуры главных венгерских монархов)? Богиню Славу? Еще один монумент Кириллу и Мефодию на перекрестке городских магистралей? Еще одного типового бронзового генерала Милана Штефаника? Советского речного моряка-освободителя над бассейном, из которого давно спущена вода? Но не стоит забывать, что венгры владели этими краями тысячу лет, а словаки владеют всего-то без малого столетие.

По моим ощущениям, Венгрия – самый грустный дунайский край; ни одна другая тоска не сравнится с жалобой венгерской народной скрипки. Карпатская котловина – огромная воронка посередине Старого Света, сбирающая воедино воды десятков рек и десятки мадьярских печалей, но вытекает из этого котла один только суровый Дунай. Однако не в географии и гидрографии, конечно, дело. Венгры живут здесь, на проходном дворе европейской истории, уже одиннадцать столетий, но, похоже, так и не изжили в себе одиночества, так и чувствуют себя обделенными пришельцами. Вот еще из заунывного, как песнь кочевника, поэтического наследия Аттилы Йожефа: “Мы на окраине космоса”.

Венгерская литература и историография со всей определенностью свидетельствуют о том, что мадьяры оказались невольниками мечты о величии, заложниками языковой изоляции и упорства в неумении на равных смешиваться с другими народами; это качество в национальном характере, похоже, заменено способностью ассимилировать других для формирования политической natio hungarica, вбирать в себя и растворять в себе чужое подобно тому, как Дунай вбирает в себя и растворяет в себе воды больших и малых рек. В национальной инакости, в историческом диссидентстве венгры уступят в Европе разве что евреям, размышлял я, сидя на ступенях выходящего на Дунай фасада мощной базилики Вознесения Пресвятой Девы Марии и Святого Адальберта в Эстергоме. Это главный католический храм Венгрии и ее самая высокая, стометровая, церковь, теперь еще и пограничная. Здесь, на высоченном холме над рекой, тысячу лет назад, говорят, стоял храм, заложенный по случаю коронации первого христианского владыки Венгрии, Иштвана Святого [46]. Эстергом в ту пору был венгерской столицей, а не как теперь – близкой к столице не слишком уютной провинцией. Так бы и остаться здесь, чтобы смотреть бесконечно, как слева направо, мимо холма с собором, под крашенным в зеленое мостом Марии Валерии влечется к далекому морю Дунай. Мост когда-то построили в честь младшей дочери императора Франца Иосифа и дважды, по разу в каждую мировую войну, взрывали. Теперь по зеленому мосту, восстановленному в XXI веке в качестве символа новых словацко-венгерских отношений, можно перейти из Венгрии в Словакию и наоборот. В благостной немоте угасает день. Кругом ни души, ни шороха, ни щебета, ни смеха, ни солнца, ни туч. Смиренная картина, торжественный марш венгерской тоски.